– Задушили! – Пиганов сделал жест, показывая, как именно душили. – Задушили водителя, чтобы свалить оппозицию. Для КГБ – стандартная операция.
– Полагаете? – майор стал серьезен.
– Безвестного Мухаммеда убивают. Но виноват буду я! – Халфин всплеснул руками. – Меня вызывают на допрос!
– Наймите хорошего адвоката, – сказал майор Ричардс.
– Не поможет! – Пиганов покачал головой. – Если надо, докажут что угодно. Расскажите им про следователя.
– Это шедевр в своем роде. Фанатик! Он Ленина пропагандирует!
– Таких мы наблюдали в тридцатые годы, – сказал Ройтман.
– Если завели дело – разумнее остаться в Британии, – сказал майор. – Я бы остался.
– Невозможно, – сказал Ройтман. – Что скажут читатели?
Россия переживает исторический момент, неделю назад на площади собрались тридцать тысяч человек, вчера на демонстрацию вышли сто тысяч, а завтра выйдет миллион – и еженедельных статей Ройтмана ждут.
– А полиция? – спросил майор Ричардс. – Не боитесь?
Ройтман молча достал портмоне, вынул из портмоне фотографию – снимок пустили по рукам, взглянул и я. На фото я узнал Бориса Ройтмана; снимок отражал момент задержания Ройтмана полицией – мы видели спину полицейского и руку, положенную на плечо журналиста.
– Это на митинге, – объяснил всем Ройтман. – Подошли, скрутили. Три часа провел за решеткой.
В ответ композитор Аладьев (он ревниво следил за реакцией майора) извлек из своего портмоне фотографию и тоже пустил ее по рукам. Фотографический снимок был нечеткий и темный, но Аладьева можно было различить. Аладьев объяснил, что его с другими оппозиционерами тоже задержали на митинге протеста – и этот снимок показывает, как их везли в полицейский участок в специальной машине. «Видите, это сиденье внутри машины! А вот – колено полицейского, он сам в кадр не вошел».
Гости сравнивали снимки, не зная, какому отдать предпочтение, – оба снимка, несомненно, хороши. Снимок у Ройтмана был лаконичнее, но в документе, предъявленном Аладьевым, был своего рода репортажный шик. Мне показалось, что этот маленький поединок выиграл композитор.
– Меня арестовывали трижды, – сказал композитор.
– Три раза арестовывали?
– Да.
Сообщил он это будничным голосом, словно о поездке к тете. Точно так же, без аффектации, Адольф описывал мне свой арест в 1923-м: собрали митинг в пивной, пошли по улице, демонстрацию расстреляли, зачинщиков скрутили… Потом год в тюрьме Ландсберг, работа над книгой. Всех поражала простота рассказа, это уже потом погибших канонизировали, а простреленное в 1923 году знамя стало национальной реликвией.
– Полагаю, целят в меня, – сказал Халфин, но это заявление не понравилось его товарищам.
– Разве не понятно, – сказал Аладьев, – что им нужна жертва? Жертвой станет самый неспокойный, самый активный и честный.
Я уловил нотки соперничества в разговоре. Пиганов был политиком и воспринимал прочих как свой штаб. Штабные же ревновали друг друга к славе. То были интеллектуалы, но, судя по всему, признание распределялось меж ними неравномерно.
Должен сказать, фатум весьма чутко выбирает неудачников; уже по первой демонстрации было видно, кого и как он будет охранять. В Мюнхене в 1923-м Геринг получил две пули в живот, еле выжил, Адольф и Людендорф не получили ни царапины, а охранник Людендорфа погиб на месте – закрыл собой генерала. Я приглядывался к заговорщикам и гадал: кто из них готов закрыть другого – или таких среди них нет?
– Александр Янович, возвращаться нельзя! Поселю вас у Курбатского в Белгравии, – Пиганов жестом отмел возражения. – Оппозиционеры должны объединяться.
Господин Пиганов проживал в Лондоне у своего друга миллиардера Курбатского, владевшего половиной российской нефти.
– Полагаете, стану прятаться? – Халфин рассмеялся саркастически.
Господин Халфин имел возможность скрыться, но выбрал борьбу. Он заканчивал новую книгу, в которой сказал последнюю правду. «В письмах Тургенева нахожу такое! О, я выведу Россию на чистую воду!»
– Ну, что ж – сказал Пиганов. – Понимаю ваш выбор. Ситуация революционная.
Гости заговорили хором. Часто повторялись слова «новая элита».
– Качественно новая ситуация: возникла новая элита!
– На площадь вышли те, кто ни в чем не нуждается! Не пролетариат!
– Бимбом отдыхает в Риме, но на баррикады прилетит.
– Чпок кинул тридцатку.
– Пусть подавится тридцаткой.
– Власть не понимает новую элиту!
– У вас грант на создание книги об оппозиции? – спросил я Халфина.
В сущности, гранты макартуров, соросов и прочих магнатов – это индивидуальные планы Маршалла. Так мир выстраивает касты жрецов, готовит новую элиту.
– Это последняя битва с коммунизмом, – ответил Халфин невпопад. – Формируется новая элита, принятая Западом.
– Я держу свои пальцы скрещенными, – сказал британский майор. – I keep my fingers crossed. – Это английское выражение; майор Ричардс не буквально имел в виду, что его скрещенные пальцы помогут делу либерализации в России. Но прозвучало обещание торжественно – я видел, что майор заинтересован в победе на тиранией.