Красный свет

В эти самые дни как раз прошли первые массовые расстрелы: укомплектованные в первые месяцы войны лагеря – стали освобождать от людей. Так, в Румбольском лесу совместными усилиями немецких и латышских команд расстреляли 35 тысяч человек, в основном евреев. Работали день и ночь, не покладая рук, одних детей убили восемь тысяч. В это время массовые казни шли по всему рейху – план, утвержденный Гейдрихом и Гиммлером, одобренный фюрером, стал приходить в действие; но, конечно, одно дело – написать приказ на бумаге, совсем иное дело – исполнять приказ. Эмоции, неконтролируемые чувства – все это невозможно учесть. Некоторые солдаты жаловались на определенный дискомфорт в тех случаях, когда приходилось убивать слишком много детей подряд. И не то чтобы физическая усталость, но наступала некая пресыщенность, словно бы не хотелось более убивать детей. Генрих Гиммлер в те дни посетил место массовых экзекуций в Минске (кстати, тогда же он и распорядился называть массовые убийства словом «акция», словно предвосхищая дискурс современного искусства), и даже присутствовал при большом расстреле. Он хотел узнать, с чем именно сталкиваются рядовые исполнители: так порой премьер-министр совершает показательный выезд на завод, чтобы взглянуть, как работает фрезеровочный станок. Ну как вы тут, мужики? Весь день у станка – поди, умаялись? Гиммлер пристально наблюдал за процессом. Обычная рутина: женщины кричат, пытаются вырвать детишек из рук солдат, дети, в свою очередь, орут. Рассказывали, что одна из жертв – белокурый голубоглазый мальчик – вызвала интерес рейхсфюрера; Гиммлер подошел, поинтересовался судьбой будущей жертвы. Однако узнав, что мальчик – еврей, Гиммлер развел руками: ну что вы от меня хотите? Еврей – стало быть, извольте в ров. Гиммлер сказал короткий спич, подчеркнув, что хотя ему претит кровавое ремесло, но «человек должен защищаться от вредных насекомых, которые его окружают». Мальчика, имевшего неосторожность родиться вредным насекомым, отвели в сторонку, и ефрейтер Клюге, благоразумно родившийся человеком – любителем свиной грудинки, засунул дуло «вальтера» насекомому в ухо и выстрелил – мозги разлетелись веером. Впрочем, в те дни старались уже перейти на газ – выяснилось, что на исполнителей убийство грудных детей методом прямых контактов действует депрессивно. Именно в эти дни в лагерном комплексе Освенцим был введен в эксплуатацию так называемый «красный барак», в деревне под названием Бжезинка создали конвейер убийств, лагерь по уничтожению людей. Запомнить название лагеря смерти легко – человек по имени Бжезинский был у президента Картера советником по национальной безопасности, именно Бжезинский повторил в свое время фразу, оброненную как-то Гитлером в застольном разговоре: «На европейской территории современной России не должно быть никаких государств». А в тот год в Бжезинке, в «красном бараке» добились впечатляющих результатов: умерщвлялись по 800 евреев одновременно, «Циклон Б» полностью оправдал возлагаемые на него надежды. В Майданеке применяли все еще моноксид углерода (то есть угарный газ), первые же испытания газа «Циклон Б» начались поздним ноябрем, и к моменту данного разговора пункт массового удушения функционировал в Бжезинке бесперебойно.

Всего этого Успенский не знал, соответственно и рассказать не мог – но это происходило ровно в те самые дни, и даже в те же часы; минута в минуту.

– Убивают они доходяг, – сказал Додонов.

– Нам бы Ржевск взять. Нам бы до Слуцка дойти, – сказал тогда Дешков.

– Надо Ржев взять. Это точно. И Вязьму надо взять.

– Возьмем, – сказал Дешков.

А через два дня в Ставке было решено не давать передышки немецким войскам, не ждать до весны. У нас точно перемирие объявили, шутил Тимошенко, а ведь, между прочим – никто не объявлял. Пусть 33-я армия генерала Ефремова прорвется к Вязьме, пусть 20-я армия Власова атакует, пусть ржевско-вяземский выступ возьмут с боя. Этот самый выступ не давал покоя Сталину – когда он подходил к карте, всегда указывал генералам: долго еще будем терпеть? Для него, любителя неразрешимых конфликтов, которые потом вспарывались волевым решением, – этот выступ был как наглядное пособие. Так заклинило фронт, что никто не мог двинуться – ни немцы, ни русские. Немецкие (теперь немецкие!) города-крепости стояли неколебимо: Ржев и Вязьму взять не могли. А между ними были вбиты клинья русских контратак – и удерживать сейчас эти отвоеванные у немцев плацдармы было труднее, чем немцам удерживать города. Линия фронта напоминала изрезанную карту норвежского берега – или трехпалую руку, которая тянулась к Москве. Пальцы были совсем рядом, но рука оказалась онемевшей – рука грозила, но двинуться не могла. Требуется отсечь этот ржевско-сычевско-вязьменский выступ, вот именно сейчас, когда морозы под сорок, и на фронте бои затихли, – именно сейчас они и нанесут удар.