Дивизия (четыре штуки) «шестнадцатидюймовых» быстроходных линкоров. Два десятка тяжелых и легких крейсеров. И целая сотня эсминцев, не только идущих завесами в ближнем охранении тяжелых кораблей, но и выбросивших на десятки миль от ядра эскадры кольцо радиолокационных дозоров и поисково — ударных противолодочных групп. Это был лишь один из флотов Лиги — противопоставить которому Континентальный Альянс не мог ничего. Да, у него было какое‑то количество тяжелых кораблей — но «бог и победа всегда на стороне больших батальонов, или эскадр». А когда в битве у одной из сторон трех — четырехкратное преимущество в кораблях, и шестикратное по палубной авиации, говорить о военно — морском искусстве просто неприлично!
Вопрос чисто академический: зачем конструкторы и адмиралы Лиги настояли на бортовом бронировании у новейших авианесущих монстров? Палубная броня была очень полезна, от бомб. Но бортовой пояс, от артиллерии крейсерского калибра? Неужели считался реальным случай, когда вражеские крейсера прорвутся к авианосцам на дистанцию своего огня — это было возможно, лишь после того, как героически погибнет весь многочисленный эскорт, включая линкоры! Наверное, адмиралам было просто так спокойнее, «чтоб было». (
Одну подлодку Альянса, обнаруженную самолетами на безопасном удалении, уже потопили. И еще три загнали под воду, может кого‑то и насовсем — бомб не жалели. Дизельные лодки в океане против эскадры, хорошо прикрытой авиацией, шансов не имели совсем. Хуже было с атомаринами — потому и носились переменными курсами эсминцы ближней и дальней завесы, сверля глубины целой сотней гидролокаторов. Вот только это не давало гарантии, в океане!
Винты десятков и сотен кораблей на большом ходу — надежно глушат свою же акустику. Зато шум на весь океан издали сообщает подводному охотнику, где добыча. И скорости атомарины вполне хватало, чтобы успеть занять позицию на курсе эскадры, поднырнуть глубже и ждать. И лодка может применять оружие, независимо от погоды — а эсминцам волна здорово мешает. А еще есть такое препоганейшее для противолодочников (и благое, для подводников) явление, как термоклин. И эту лодку обнаружили слишком поздно. Чудо что вообще обнаружили — повезло. И опытен был командир дивизиона эсминцев. Обнаружили всего в пяти милях от авианосцев, уже на рубеже пуска торпед!
Тактика была уже отработана. Дивизион, по сигналу флагмана, развернулся «все вдруг», в гребенку, прочесывающую море как через сито, и ударили «ежи», выстреливая целые пакеты реактивных бомб, и полетели бомбы за корму, и густо вспенились разрывы, поднимая водяные бугры. Лодка могла еще отступить, затеряться в океане — но вместо этого рванулась вперед, к цели, чтобы бить наверняка, и это могло бы получиться, ход у атомарины был тридцатиузловый, мало уступая эсминцам, и как уже было сказано, на таких скоростях акустика глохла. Но подходил наперерез второй дивизион, и лодка проскочить не успела, накрытая залпом «ежей», кажется она еще выпустила наугад одну или две торпеды, но это была уже агония. И факт, совершенно не имеющий значения, в свете того, что последует сейчас.
— Мы их достали! — радостно крикнул акустик с эсминца, четко услышавший звук разрушения корпуса лодки. Субмарина проваливалась на многокилометровую глубину, в ней не должно было уже остаться никого живого — но механик успел снять с реактора защиту, точно по инструкции, самое последнее средство атомных подводников, даже погибая, утащить с собой врагов. И реактор пошел вразнос, став гигантской боеголовкой, подобно той, что была на «лилипутах», вот только здесь он был больше, в сотни раз!