Красный тайфун

Это он о последнем нашем поручении вспоминает. По линии пропаганды — самым архиважным средством которой, как заметил еще Ленин, является кино! И фильмы «из будущего», которые по сюжету и идее подходят, решено было выпускать на экран — сначала была довольно муторная технология пересъемки прямо с ноутбука на кинокамеру с мелкозернистой пленкой, для четкости, ну а после решили лишь брать сценарий за основу и переснимать с теперешними актерами. При этом еще и сюжет слегка меняли — так, в «А зори здесь тихие», старшина Васков в избушке дерется с немцами ну прямо как прапорщик Волонтир из другого фильма. А в «Белом солнце пустыни» в банде Абдуллы появился британский советник «майор Смит», который в финале погибает погано, облитый горящей нефтью. Ну а теперь, поскольку главное у нас сейчас это восстановление народного хозяйства, то переснимают «Высоту», про монтажников-высотников, в декорациях вновь строящихся павильонов — работа кипит, машины и вагонетки ездят, какие-то трубы тянут, все перекопано, и мусор по ветру летит. Отдаленным планом макет снимали — цеха, домны, даже крошечный паровозик ездит, на экране не отличить, а крупным пришлось на натуре. Чтобы «ветреную» сцену снять, притащили два авиамотора с пропеллерами, такая буря поднялась, с пылью, глаза слепило! Причем всякий раз мы с Лючией в эпицентре этого ветродуя оказывались, вместе со всеми, вот только в шляпках и платьях солнце-клеш мы одни — и были поначалу как Мерилин Монро (знаю уже, кто это, смотрела!), и не один раз, а народ лишь смеялся, «товарищ инструктор, у нас девчата здесь только в штанах работают»! Вот отчего все ждут, что раз нструктор ЦК, то должен быть солидный мужчина в годах, в костюме, и непременно с портфелем, — а увидят, что женщина, молодая, красивая, нарядно одетая, так стараться приходится, чтоб приняли всерьез? Ну, повязали мы платочки вместо шляп, а что наши юбки иногда в паруса превращаются, это не более чем мелкая неприятность, и кому эта игра раньше надоест? После мы даже снялись в эпизоде — в парке, когда Коля вечером Катю провожает, а мы по аллее мимо идем, среди прочих, кто гуляющую публику изображал, лиц наших не видно под шляпками, да еще со спины. И ведь захотелось режиссеру, чтобы обязательно гроза, как по сценарию — и день выбрал, по прогнозу погоды, — помню, как мы после все в автобус забились и под навес, а дождь рекой, едва успели отснять!

Вот только, сейчас вспоминая, думаю, а что от меня там Пономаренко хотел? «Поехать, взглянуть», инструктору от ЦК, на съемочной площадке, неужели он из меня в будущем хочет «главнонадзирающую» за культурой сделать, как там какая-то Фурцева была? Ой, не хочу … а вот Лючии отчего бы и в самом деле не сняться, и уже не в эпизоде? Если девочку роль только жены и матери явно тяготит, хочется чего-то больше? Или же, Пантелеймон Кондратьич мне не раз уже повторял, «умей роль играть, так чтобы тебе собеседник поверил — хоть у лицедеев учись!». Говорил — оккупированный Минск это другое было, там ты один образ играла, зачуханной серой мышки, а теперь умей разной быть и переключаться на ходу!

— Товарищ Пономаренко, так мне что, еще в Щукинское идти доучиваться, вместо Ленинградского универа?

— А ты как думала — тут при провале не освистывание грозит, лично тебе, а неприятные последствия для всего Советского Союза!

Хотя в этом конкретном деле — в принципе, вреда в любом случае не будет? Поскольку американцу еще думать придется, ему дезу впаривают или высший пилотаж, правду под видом дезы в расчете, что за дезу примет?

— И как это, подготовки нет? Всякий гвоздь в доску, всякая буква в строку. Про операцию «Зеркало» забыла? А ведь американец, если он хорошо подготовился, должен был про те дела слышать — многие ведь из фигурантов около иностранцев толклись!

Так почти не касалась я «Зеркала». Разве в самом начале, когда Исайя Берлин пытался меня загипнотизировать — да, слышала, что наши решили ответные меры принять. «Советская власть настолько хороша, что каждый, кому она не нравится, является сумасшедшим» — нет, грубо не работали, чтоб оступившихся хватать, санитары, и в психушку, там все гораздо изящнее было проделано. Ой, и что скажут лет через сорок, по поводу «зверств кровавой гэбни» и «карательной психиатрии»? А ничего не скажут — если не будет у нас никакой «перестройки»! А мы все, и я конкретно, все сделаем, чтобы и не было!