— Можете это исследовать, — продолжаю я, — на заключенных или добровольцах, чтобы убедиться, что я говорю правду. А после — ваша страна должна заключить с нами договор о запрете этого дьявольского средства, меняющего саму человеческую природу. Пусть уж лучше честная война — даже такая, какую описал в своих видениях один из офицеров моего мужа, как мне сказали, добровольно вызвавшийся на эксперимент. Но война — между людьми. Я не знаю, как иначе остановить события. Может быть, я совершаю глупость — но это лучше, чем сидеть и смотреть.
— Кто и где его делает? — спрашивает американец. — Что вам известно еще?
Я отрицательно качаю головой.
— А вот это мне неизвестно, мистер. Я видела, и не раз и вблизи, что происходит с теми, кто принял. Слышала их рассказы. О том, что было у военных, мне рассказывал тот, кто написал этот роман. Могу назвать вам несколько фамилий лиц, собственно снабжавших богему препаратом. Но я не могу знать то, к чему не имела отношения. А химия и медицина никогда не входили в круг моих знаний, как и служебных обязанностей.
— Может быть, — соглашается американец, — а ваша подруга, миссис Смоленцева, тоже ничего не знает? Хотя бы от своего супруга?
— Мой муж не «оборотень», а нормальный человек. — Вот молодец, Люся, не растерялась! — А еще он честный солдат. И как это по-вашему, ему совершенно не хочется остаться без работы. А еще он говорил, что эти существа живут меньше нас… и больше похожи на обезьян, чем на людей, когда с женщинами, — ну вы понимаете, мистер? И если таких разведется слишком много…
— И последний вопрос, миссис Лазарева, — американец поворачивается ко мне, — не подскажете, вот такие пальто, как на вас и на вашей компаньонке, здесь называют «американского фасона». Однако в Штатах он стал известен лишь в прошлом году, позже, чем у вас. Что еще любопытнее, кое-кто тут говорит, что эти пальто и плащи начали носить русские леди на севере, и лишь после в Москве и в других городах. А ваш послужной список, миссис Лазарева, наталкивает на мысль… Так не подскажете, откуда?
— Мистер, хотите открою великую истину, — отвечаю я, — если не хотите, чтобы вам врали, не задавайте вопросов, на которые вам не обязаны отвечать.
Оставшийся путь проделываем в молчании. На Арбатской площади мы садимся в ожидающую нас машину, — ну а американец исчезает в толпе.
— Аня, так это правда? — спрашивает Лючия, едва мы уединяемся в кабинете в моей квартире. — Про войну будущего, адские препараты, превращающие людей в существ?
— Не будет такого! — улыбаюсь я. — Ну сама подумай, кто бы стал врагу такую правду рассказывать?
Ну не совершил в этой реальности швейцарец Альберт Хоффман «поездки на велосипеде» в сорок третьем году! Так случилось, что в его лаборатории в Базеле незадолго до того был небольшой пожар. А после возникли проблемы с финансированием — так что свойства лизергиновой кислоты до сего дня остались миру неизвестными, и препарат ЛСД-25 (который я дала американцу) еще не открыт. Спасибо доктору Князеву с подлодки, который этот факт вспомнил, и что-то в его записях нашлось, самое общее, но нашим ученым хватило, подробностей не знаю, я же и в самом деле не химик!
А если американцы поверят, что технологический рывок СССР это последствия массового применения ЛСД к ученым кадрам? И какое-то количество своих умных голов потравят? По крайней мере, Пономаренко на такое надеется. Ну и наркомания у них будет — это в СССР наркотики в широкий обиход лишь при «перестройке», а особенно при капитализме вошли!
И никакого злого умысла — мы вам лишь информацию сообщили. А что вы сами с ней сделаете, мы не в ответе!
— А сам адмирал не мог доверить ваш разговор бумаге?
— Надеюсь, что нет, мы говорили об этом, и он отнёсся к опасности достаточно серьёзно.
— Ну а вся эта история с препаратом? Какое она имеет отношение к главному вопросу? И отчего Лазарев втянул в это дело свою супругу, а не пришел сам? Что по всему этому скажет твой аналитический ум, Джек?