Красный террор глазами очевидцев

Проходя мимо нашей камеры, Крупенский тихо спросил Миронина:

- Что бы это значило? Куда нас ведут?

- Я думаю, что на допрос, - ответил Миронин. - Ведь еще рано. Вчера привели нескольких человек от следователя около 10 часов вечера.

- Нет, - тихо сказал Крупенский, - я чувствую, что иду умирать… К тому же вы видите, они все пьяны.

Я помню с поразительной точностью, как их вывели во двор и начали обыскивать. Крупенский, бледный, обросший бородой, медленно протер пенсне и, обернувши голову, посмотрел наверх, на окна своей камеры, к решеткам которой припали его соузники. Кто-то из часовых резко окрикнул его, приказав не оборачиваться. Молодой Федоренко молча ломал руки. Раздалась команда - и их повели к воротам.

Стану ли я описывать подробности этой кошмарной ночи? Она была ужаснее всех предыдущих, во время которых происходили казни. Ввиду недостаточности караула палачи пять раз являлись за новыми партиями. У нас забрали старичка Пиотровского. Его вызвали как раз в ту минуту, когда он, по обыкновению, творил усердную молитву в своем углу у окна. Из одиночки вывели Р-цкого. Он был уверен до последней минуты, что его освободят. Но бедного юношу казнили за то, что у него «длинный язык», и казнили те люди, которые, воспользовавшись его наивностью, сами послали его к жене Зусовича с целью извлечь деньги за освобождение ее мужа. Из разговора с некоторыми причастными к чрезвычайке лицами Миронин узнал, что Зусович действительно был жив в тот момент, когда к семье его посылали для переговоров Р-цкого. Когда же история эта раскрылась, Зусовича будто бы тайно расстреляли. Насколько правильна эта версия, я не берусь судить. Р-цкого же решили убить как опасного свидетеля.

В эту страшную ночь во время одного из посещений нашей камеры палачами произошел инцидент, который ярко рисует тот произвол и случайности, жертвой которых могла стать в чрезвычайке человеческая жизнь. Гадис, рассевшись в нашей камере со списком в руках, начал вызывать имевшиеся в нем фамилии. Легко можно себе представить, что переживал в эти несколько минут каждый из нас. Одна фамилия оказалась написанной очень неразборчиво.

- Лап… Лап… Лапин, - прочитал Гадис.

М. И.Лапин, казачий офицер, помещался в одном отделении со мной. Услыхав свою фамилию, он приподнялся и почему-то оглянулся на нашего комиссара Миронина.

Миронин нагнулся над листком и стал разбирать написанное.

- Здесь, товарищ Гадис, - дрогнувшим голосом заявил Миронин, - написано не Лапин, а, кажется, Лапуненко…

- Ну вам-то какое дело, Лапин или Лапуненко! Чего суете свой нос! - закричал на него палач в барашковой шапке.

- Дело в том, товарищ Гадис, - продолжал Миронин, - что Лапуненко, обвиняемый в налете, действительно имеется в верхней камере. А товарища Лапина еще даже следователь не допрашивал.

- Ага, - пробормотал Гадис. - Хорошо, пойдем искать Лапуненко.

Лапуненко действительно нашли в верхней камере. А Лапин был на следующий день освобожден. После того как палачи унесли вещи казненных, узники вздохнули свободнее, но до утра почти никто не спал. Я помню, как молодой художник Кислейко сел на нары и начал есть помидоры. Лежавший недалеко от меня Луневский возмутился.

- Как ты можешь в такие минуты есть! - воскликнул Луневский. - Ты совсем бесчувственный.

Кислейко расхохотался каким-то странным нервным смехом.

- Отчего же мне не съесть помидорку, последнюю, может быть, - ответил Кислейко.

- Что ты, Сережа, глупости говоришь! - сказал Луневский. - К чему бравировать?

- Дик, завтра меня расстреляют.

- Пустяки… За что? Этого не может быть.

- Ну, а если я собственными глазами видел свою фамилию в списке Гадиса, что ты на это скажешь?

- Тебе это показалось… Ведь видишь, размены уже кончились, а тебя не забрали.

- Бросим, Дик, говорить об этом. До завтра. Я хочу поспать… в последний раз.

Кислейко лег и отвернулся к стенке.

- Неужели нас с Сережей разменяют? - простонал Луневский. - Неужели? За что?

Засыпая, я вспомнил слова Ч-вского. Мне стало ясно, почему его так поспешно освободили в этот день.

Последние дни

На другой день утром Миронина вызвали из камеры для перевода в тюрьму. Ему объявили, что после обеда его увезут. Адъютант коменданта Е. сказал ему:

- Ваше счастье, что вас переводят… Раз переводят, значит, вы спасены.

- А остальные? - спросил Миронин.

Адъютант махнул рукой.

- Лучше не спрашивайте.

В это время Миронин заметил в окне своего знакомого следователя. Тот закивал ему головой и попросил подойти к окну канцелярии.

- Вас переводят в тюрьму, я слыхал, - сказал следователь. - Я рад за вас… Вы пережили тяжелую ночь, но это ничего в сравнении с тем, что будет сегодня.

- Как?.. - взволнованно спросил Миронин. - Аостальных двести человек, остающихся здесь, что ожидает?

- Они все - обреченные. Может быть, процентов 10 освободят… - медленно проговорил следователь.

Миронин начал называть фамилии лиц, сидевших в нашей камере.

- А Кислейко, а Колесников, а Луневский?

- Колесников и Кислейко приговорены…

- Но помилуйте, за что?

- Не спрашивайте меня об этом деле. Оно - настоящий кошмар!..

Миронин заволновался.