Красный террор в России. 1918-1923

Казнь возможна лишь по единогласному постановлению всех членов комиссии в полном составе. Достаточно одному высказаться против расстрела, и жизнь обвиняемого спасена.

Наша сила в том, что мы не знаем ни брата, ни свата, и к товарищам, уличенным в преступных деяниях, относимся с сугубой суровостью. Поэтому наша личная репутация должна быть вне подозрения.

Мы судим быстро. В большинстве случаев от поимки преступника до постановления проходят сутки или несколько суток, но это однако не значит, что приговоры наши не обоснованы. Конечно, и мы можем ошибаться, но до сих пор ошибок не было и тому доказательство — наши протоколы. Почти во всех случаях преступники, припертые к стене уликами, сознаются в преступлении, а какой же аргумент имеет больший вес, чем собственное признание обвиняемого».

На замечание интервьюировавшего сотрудника «Новой Жизни» о слухах относительно насилий, допускаемых при допросах, Закс заявил:

«Все слухи и сведения о насилиях, применяемых будто бы при допросах, абсолютно ложны. Мы сами боремся с теми элементами в нашей среде, которые оказываются недостойными участия в работах комиссии».

Это интервью лживо от первого до последнего слова, оно лживо и по отношению к тому времени, о котором говорили оба тогдашних руководителя.

Цинизм в казни

18 человек в Ч.К. решают вопросы о смерти! Нет, решают двое-трое, а иногда и один.

Смертный приговор имел право выносить фактически даже народный судья. По этому поводу между двумя подведомственными учреждениями в 1919 г. произошла даже своего рода коллизия. 20-го июня в киевских «Известиях» (№ 70) была опубликована следующая заметка:

«На запросы из уездов киевский губернский юридический отдел разъясняет, что народные суды ни в коем случае не могут выносить смертных приговоров. Смертная казнь, как нормальная мера наказания, не предусмотрена ни одним декретом и идет в разрез с социалистическим правосознанием. В данное же переходное время смертная казнь применяется революционными трибуналами и административными органами, исключительно, как орудие классовой борьбы».

Но через несколько дней мы могли прочитать уже почти противоположное:

«В виду запросов с мест о возможности применения Народными судами смертной казни Верховный Судебный контроль разъяснил: что в настоящее время при наличности массовых попыток контр-революции подорвать всякими способами Советскую власть, право применения смертных приговоров сохраняется и за Народными судами».[227]

«Мы судим быстро…» Может быть, так бывало в дни массовых расстрелов, может быть, эта быстрота в вынесении приговоров отличительная черта производства Ч.К., но… бывает и другое. Длятся месяцы без допросов, годы тянется производство дел и заканчивается… все же расстрелом.

«Нас обвиняют в анонимных убийствах…» В действительности, как мы говорили, огромное большинство расстрелов вовсе не опубликовывается, хотя 5-го сентября 1918 г., в разгар террора в советской России, советом народных комиссаров было издано постановление о необходимости «опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры». Образчиком выполнения этого распоряжения могут служить публикации, появлявшиеся в специальном «Еженедельнике» Ч.К., т. е. в органе, задача которого состояла в руководстве и объединении деятельности чрезвычайных комиссий. Мы найдем здесь поучительную иллюстрацию.

В № 6 этого «Еженедельника» (26-го октября) опубликован был через полтора месяца список расстрелянных за покушение с.-р. Каплан на Ленина. Было расстреляно несколько сот человек, фамилий опубликовано было лишь 90. Из этих 90 расстрелянных 67 фамилий опубликованы без имен и отчеств; 2 с заглавными буквами имен, 18 с обозначением приблизительного звания, например: Котомазов, бывший студент, Муратов — служащий в кооперативном учреждении, Разумовский — бывший полковник, и т. д. И только при 10 были обозначения, объясняющие причины расстрела: «явный контрреволюционер», «белогвардеец», «бывш. министр внутр. дел, контр-рев. Хвостов», «протоиерей Восторгов». И читатель сам должен был догадываться, что под «Маклаковым» расстрелян бывший министр внутренних дел. О последнем нетрудно было догадаться, но кто такие разные Жичковские, Ивановы, Зелинские — этого никто не знал, и, быть может, никогда не узнает.

Если так исполнялось распоряжение центральной власти центральным органом, то нетрудно себе представить, что делалось в глухой провинции, где террор подчас принимал исключительно зверский характер. Здесь сообщения (когда они были) о расстрелах были еще глуше: напр., расстреляно «39 видных помещиков (?), арестованных по делу контрреволюционного общества „Защита временного правительства“ (Смоленская обл. Ч.К.); „расстреляно 6 человек слуг самодержавия“ (Павлопосадская Чека); публикуется несколько фамилий и затем делается прибавка: и еще „столько-то“ (Одесса).