Красный вал [Красный прибой]

На окраинах возбуждение росло с каждым часом. Исидор Пурайль провозглашал двухчасовой день и произносил смутные угрозы против Делаборда, сопровождаемый "шестеркой", разгуливая по улицам со своей огромной палкой; Гуржа расхаживал, испуская какие-то невероятные крики, долженствовавшие, по его мнению, изображать радость освобожденного пролетариата; зябкий человек в своем драповом плаще, блуждал, полный таинственного братского чувства; Альфред Красный не переставал ощупывать свои мускулы; Верье с утра ходил вдоль укреплений; Жюль Бекильяр устроил битье посуды; Бардуфль, полный радужных надежд, останавливался среди работы, чтобы, размахивая щипцами, свистеть с энтузиазмом. Около двадцати других рабочих обходили дозором бульвары. Среди них встречались и женщины. Они колебались между страхом, что могут наступить беспорядки, что мужья их будут пропивать заработок в трактирах, и между надеждой, что могут быть найдены сокровища в глубине погребов, заводов, банков; видя страх буржуазии и благодушие властей, они начинали верить в обязательную бесплатную раздачу мяса и хлеба.

Хотя у большинства из них была развита любовь к чинопочитанию и преклонение перед силой, тем не менее, они заразились болезнью своих мужей и распространяли ее, проявляя ее обильными словами и жестами.

Их можно было видеть на скрипящих порогах, перед трактирами, в полуподвальных бакалейных, на покрытых ломом и черепками пустырях. Они собирались также друг у друга, за чашкой кофе, пахнувшим плохими бобами и черным от цикория.

Подобное же возбуждение царило среди работниц заводов и мастерских. Брошюровщицы, фальцовщицы, бельевщицы, продавщицы, перьевщицы, полировщицы, прачки чувствовали приближение торжественного часа. В мастерской Делаборда оба пола братски объединились в опьянении, напоминавшем оживление в гимназии перед вакациями.

Хозяев обвиняли в том, что они проматывают в шикарных ресторанах огромные суммы, что они тратят деньги на женщин.

Наконц, настал великий день. Барашки облаков передвигались над заводами и пустырями, слабое дуновение ветерка едва касалось укреплений и неслось дальше к Холму Перепелок. День был ясный и мягкий; трава, желтофиол, чертополох, дикий лен, хилые деревья и жалкие кустарники покрывались зеленью. Бесчисленные доменные печи замерли, завод Кайлеботта, фабрика Фавеля, красильня Фрица и другие фабрики перестали заражать воздух своим маслянистым серным, углекислым дыханием. Царило глубокое спокойствие воскресного дня.

Пурайль, сняв пиджак, сидя на потрескавшемся известняке своего порога, разговаривал с каменщиком Пира и плотником Ванерессом, в то время как Викторина и Фифина напряженно всматривались в даль: обе страшились прихода толпы и обе боялись, что Генеральная Федерация Труда конфискует их сбережения, замуравленные в одной из стен. Их жалкие души не переваривали речей Исидора. Фифина, кроме того, боялась насильников…

С ранней зари Эмиль разгуливал взад и вперед; по временам он принимался вопить, возвещая, в зависимости от прыжков своего настроения, то всеобщее благополучие, то беспощадную резню.

— Дело пошло не на шутку, — говорил Исидор маленькому Пира, — в то время как я говорю с вами, предместья приготовляются итти на Биржу Труда. Всё начнется с площади Революции. Что касается меня, то я отправляюсь туда, как только пробьет девять часов. Клемансо, должно быть, уже упаковывает свои чемоданы.

Ему уже казалось, что министры охвачены паникой, что солдаты братаются с народом.

В это время появились механик Гулар, Бардуфль и Томат.

Гуляр был в каштанового цвета костюме, великолепно на нем сидевшем; галстук огуречно-зеленого цвета был заколот буланкой красного карбункула, борода благоухала гелиотропом, а руки, необыкновенно тщательно вымытые, давали возможность любоваться только что подрезанными и подпиленными ногтями. Механик с достоинством принимал восхищенные взгляды кумушек; он ими крайне гордился; и добродетель его от этого нисколько не страдала, так как, имея возможность завести целый гарем, он хранил свои любовные идеи и свои силы только для одной Амели.

Подобно другим, он ждал революции, твердо решившись не портить своего костюма в драке; однако, в случае если бы его вмешательство стало необходимым, он решил надеть холщевые штаны и грязную блузу. Все же он не предвидел серьезных столкновений; Конфедерация Труда подготовила войско, так что едва ли солдаты решатся стрелять в толпу. Подле него с выражением полного и блаженного доверия на лице, переминаясь на своих кривых ногах, Томат слушал Исидора:

— И в котором часу, по твоему мнению, начнется "кадриль"? — спросил он, когда кривоногий об'явил, что центральный телеграф приготовился рассылать по всей Франции революционные приказы.

— О точном часе следует спросить гражданина Ружмона, который знает его от Гриффюля. Во всяком случае, он тебе этого не скажет. Известно только, что всё произойдет после обеда.