Красный вал

Это были восхитительные дни. Адриен любил семена; по вечерам он покуривал трубку, зимой у печки, летом на пороге, откуда он смотрел, как опускались вечерние сумерки. Накапливая день за днем гроши, он возвращался понемногу к социальному положению своих дедов-буржуев. Цифры танцовали ему сарабанду и пели ему свои сказки. И тут он совершил гибельную ошибку.

В одно веселое воскресенье Адриен обольстил красивую девушку, Адель, дочь ремесленника, при таких обстоятельствах, когда было довольно трудно этого не сделать. Он поправил дело, и это было началом катастрофы. Муж и жена не имели ничего общего, их вкусы были так же различны, как их язык; Адель безумно любила резкие духи, ее движения были не ритмичны, и хотя она мечтала о буржуазности, ее честолюбие мирилось с таким оркестром идей и желаний, который наводил уныние на Боссанжа.

Он не смел принимать у себя людей своего класса. В отдаленном кафе он встречался с несколькими приятелями, скучными и однообразными, подле которых он наслаждался прелестью общения с равными себе.

Если бы пришло богатство, Адель без сомнения изменилась бы внешне и научилась бы держать вилку. Но судьба преследовала их. Торговля квартала переживала критический момент, появилась конкуренция, и со времени своей женитьбы Адриен стал меньше нравиться своим клиентам. Разорение приближалось все быстрее.

Пришлось продать лавочку и после долгих мытарств поступить счетоводом на шоколадную фабрику некоего Жоффара.

Приближался четвертый десяток, опасные сумерки, когда вырисовываются черные дыры. Появились и дети, семья обитала в угрюмом вертепе. Адель сохранила свой необузданный нрав. Безразличная к пыли, привыкшая к запаху горшков, неряшливая, плохо одетая, она плыла по течению, как корабль без руля и без ветрил. Несколько чашек кофе, немного анисовой водки, несколько пирожных на сале погружали ее в состояние блаженства.

С появлением на свет первого ребенка, она перестала уделять время своей прическе, эта дикая растительность признавала, казалось, только удары граблей и заставляла сгибаться шпильки. Когда Боссанж делал ей замечание, она не сердилась, она даже извинялась. Но на слова мужа она не обращала никакого внимания, они отскакивали от нее.

Дети были здоровыми мальчуганами. Старший, Арман — мальчик с большим чистым лбом и карими глазами, в которых светилась жизнерадостность и особенная проницательность, до двенадцати лет был грубым животным, другом бродячих собак. Младший брат, Марсель, более дикий и буйный, всегда принимавший участие в заговорах маленьких индейцев предместья, обращал на себя внимание необычайной величины глазами. Они раскрывались, как глаза льва и в полутьме блестели, как светляки. Чтобы не быть побежденным в борьбе, этот маленький мальчик применял самые жесткие приемы, он, казалось, мог убить своего противника. Очень бледный, но одаренный железным здоровьем, с острыми зубами и готовый всегда сыпать сарказмами и оскорблениями, он обладал добрым сердцем и героически защищал слабых.

Но и дети и мать лгали безудержно. Адриен, правдивый до слабости, понял, что открытая борьба не приведет ни к чему. Надо было покориться. Он переносил смрад лжи, как он переносил и неряшливость и грязь.

Сначала Боссанжу повезло на новом месте. Хозяин, видя аккуратность и расторопность его, прибавил ему жалованье. Боссанж получил возможность поместить семью в маленькой квартирке; детей отдали в лицей; неопределенное чувство респектабельности овладело и Аделью; в течение сорока месяцев удача была неизменной, Боссанж принимал даже участие в барышах дела. Но Жоффар внезапно умер. Скупые наследники, находя должность Боссанжа слишком щедро оплачиваемой, отказали ему от места. Боссанж в сорок пять лет очутился в том же безвыходном положении, в котором он был раньше. Удача больше не возвращалась к нему.

В это время мать Адели овдовела, и ее содержание легло на плечи Боссанжа и Перрего, последний и Адель наняли за низкую цену старый дом на улице Брилла-Саварин. Эта сделка давала возможность предоставить мастерскую Перрего и еще глубже погружала Боссанжа в среду ремесленников. Он молчаливо переносил присутствие ужасной матери Бургонь, пахнувшей старым коровьим маслом, яростно прочищавшей нос и не перестававшей восстанавливать Адель против Перрего и Перрего против Боссанжей. Ему приходилось выносить еженедельные обеды по воскресным вечерам, когда Перрего, его жена и дети покрывали землю плевками, проявляя грубую фамильярность.