Красный век. Эпоха и ее поэты. В 2 книгах

— Я Россию люблю — свой родительский дом — даже с грязью со всею и пылью… Знайте, верьте: он близок, наш праздничный день, и не так он уже за горами — огласится простор нам родных деревень православными колоколами…

Бывают дни: я ненавижу свою отчизну — мать свою. Бывают дни: ее нет ближе, всем существом ее пою… Я — русский сам, и что я знаю? Я падаю. Я в небо рвусь. Я сам себя не понимаю, и сам я — вылитая Русь!..

— Любовь! Россия! Солнце! Пушкин…

— От гордого чувства, чуть странного, бывает так горько подчас: Россия построена заново другими, не нами, без нас….

— Нет, я не беженец, и я не эмигрант, — тебе, родительница, русский мой талант, и вся душа моя, вся мысль моя верна тебе, на жизнь меня обрекшая страна…

Это уже октябрь 1939 года — последняя песня. Вслушаемся:

          Не предавал тебя ни мыслью, ни душой,
          Мне не в чем каяться, Россия, пред тобой:
          А если в чуждый край физически ушел,
          Давно уж понял я, как то нехорошо…

Нехорошо. Где кураж? где искусство? где точность поэтического жеста, та самая, о которой Мандельштам сказал, что она у Северянина — как мускулатура кузнечика? Стих влачится от одышки до одышки, кается, падает, ползет:

          Домой вернуться бы: не очень сладко тут.
          Да только дома мой поступок как поймут?
          Как объяснят его? Неловко как-то — ах,
          Ведь столько лет, ведь столько лет я был в бегах…

Это "ах!" возвращает нас прямо в докарамзинские поэтические времена. Вздох обессиленной музы. Потеря языка. Сердце замирает, рассудок слепо тычется в "новые слова", пытается освоить жаргон людей, заново построивших Россию — "без нас":

          Из ложной гордости, из ложного стыда
          Я сам лишил себя живящего труда —
          Труда строительства — и жил как бы во сне,
          От счастья творческой работы в стороне…

Кажется, это последнее, что он выдыхает в сторону родины, каясь и не каясь, леденея от предчувствий и сгорая от слома гордости.

          И уж не поздно ли вернуться по домам,
          Когда я сам уже давным-давно не сам,
          Когда чужбина доканала мысль мою, —
          И КАК, Россия, я тебе и ЧТО спою?

А что раньше пел?

В июле 1918 года — "Отходную Петрограду": Чего, мол, топчешься на топи, кончаешься, никак не кончишься — провались, прими поскорее страшный свой конец!

Вы слышите? Это Петрограду сказано: "Ты проклят"! Пусть на этом месте ДРУГОЕ выстроят!

Ахматова, "послушница", в эту же безнадежную пору, в этом же городе пишет о невозможности оставить его, предать. Вот грань, отделяющая духовную силу от духовного бессилия.

Непримиримое не примирить. Но бессилие равняет "тех" и "этих" бессилием же: "Сегодня "красные", а завтра "белые" — ах, не материи, ах, не цветы! — матрешки гнусные и озверелые, мне надоевшие до тошноты…"

"Мысль" вроде бы та же, что у Цветаевой. Дух другой. Одно дело — людишки надоевшие. Другое — когда горлом идет кровь, и человек из красного становится бел.

Мандельштам может написать мучительные стихи о Сталине (не те издевательские, за которые его сослали в Чердынь, а те, что уже в Воронеже написаны — во славу). И Пастернак может написать восторженные строки, положив начало советской поэтической сталиниане. Это не "оплошности" гениев — это их крест, рок, сизифов камень.

Северянин, коченеющий от безденежья и одиночества, пишет в 1941 году товарищу Сталину письмо. Правит, переделывает. Но, кажется, так и не решается отправить.

Где божья искра в этом мраке?

А вот:

          В те времена, когда роились грезы
          В сердцах людей, прозрачны и ясны,
          Как хороши, как свежи были розы
          Моей любви, и славы, и весны!

Шестой год изгнания. Начало цикла "Классические розы". Классический Северянин. Классическая гамма: Мятлев, увековеченный Тургеневым.

          Прошли года, и всюду льются слезы…
          Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…
          Как хороши, как свежи ныне розы
          Воспоминаний о минувшем дне!

Вертинский берет это в свой репертуар и поет в 30-е годы на концертах. Какая музыка! Какая завершенность: были… есть…будут?

          Но дни идут — уже стихают грозы.
          Вернуться в дом Россия ищет троп…
          Как хороши, как свежи будут розы,
          Моей страной мне брошенные в гроб!