Красный вереск

На людных площадях и широких улицах торгуют крикливо и навязчиво сотни лавок и лоточников. Проезжают бронированные отряды стражи; кое-где данваны несут над толпой своё холодное величие; вихрем проносятся конные гонцы, лупцуя плётками толпу и стаптывая неповоротливых, неловких, нерасторопных, увечных; рядами сидящие вдоль стен нищие выставляют напоказ раны и увечья такие ужасные, что не знаешь — вывернуть ли кошелёк в подставленную чашку или бежать прочь, сломя голову, причём трудно понять — настоящие ли это увечья или искусная подделка для возбуждения жалости (а больше — любопытства, жалость редка среди ханваров); стайки «детей улицы» носятся в толпе, получая пинки, удары и проклятья, готовые украсть, попросить, отобрать; верблюды и лошади плывут над людскими головами вместе с хургами — неповоротливыми исполинами в костной броне, которых ловят и приручают на южном берегу залива Хурагэн — таща грузы, грузы, грузы… на рынке рабов у подножия второй стены можно найди всё, что угодно: от дешёвой и тупой рабочей силы до славянских мальчиков «для забав», от домашней прислуги до танцовщиц, годных ко двору хаанна. Над всем этим — непроницаемое облако вони и мух… В закоулках, где гниют отбросы и трупы, где с писком шарахаются из-под ног, разбрызгивая лужи помоев, громадные крысы, таятся до поры беспощадные, кошмарные болезни — чума, холера, тиф, проказа, язва, один вид больных которыми должен заставить людей отшатнуться от этого жуткого места. Между тем — и здесь живут люди!!! Они рожают детей!!! Они что-то едят!!!

Ни один из городов средневекового славянского мира даже в худшие свои времена не был так велик, богат, пышен, страшен, беспощаден и безжалостен, как Ырганда — далеко не худший город Ханна Гаар!

А теперь представьте себе, что вы в этом городе. И вы в нём не на время. Вы даже не его житель. Вас там… продают.

…Продавали с хрестоматийного помоста, чтобы все видели, какой товар выставлен на продажу. Славяне утонула в массе самих же хангаров — своими сородичами эти существа торговали с абсолютным хладнокровием и без каких-либо комплексов — но в первую очередь покупатели расхватали именно славян.

Однако, Олег остался сидеть на тёмных от времени досках. На чего косились. Кое-кто издавал завистливые звуки, похожие на посвистывание змеи, Но желающих купить не находилось — а все разговоры между конвоирами и потенциальными покупателями, похоже, сводились к взаимным оскорблениям и явному нежеланию покупать рослого мальчишку с полудесятком шрамов на худощавом мускулистом теле, жутковатой татуировкой на груди и вовсе не рабским взглядом.

Солнце пекло беспощадно. Хотелось пить, а ещё больше — сломать колодку и проломить головы всем, до кого успеешь дотянуться. Этот вариант пока что был недоступен, но его Олег обдумывал с особым наслаждением. Время текло мимо равнодушной рекой. Временами Олег обводил толпу взглядом, надеясь увидеть хоть одно человеческое лицо — не хангара и не раба. Пусто. Никого. Подкатывали тоскливые мысли о том, что он был в одном шаге от дома. В одном шаге! И что будет с ним дальше? Неужели всё-таки смерть, будь она неладна?!

Он сморгнул пот и ещё подумал — если суждено вырваться, он не перестанет воевать. Со всем этим воевать нужно. Это так же необходимо, как подметать полы в доме. Если горцы ушли — это ещё не значит, что борьба окончена. Горы стоят и леса зеленеют — и тут, и на Земле. И он знает людей, на которых можно положиться. И знает, как обращаться с оружием. И знает пути. А больше ничего и не надо.

Хангары вокруг неожиданно засуетились, залопотали громче, хотя и так гам от них стоял невыносимый. Впечатление создалось такое, что они стараются отхлынуть с середины проезжей части. Олег насторожился — и через миг понял, что слышит песню. Четыре или пять мальчишеских голосов слаженно выводили:

— Амис ана прияс —
Вит айта, на фари,
Сам Вайу йати,
Басийа Вайу!

— а мужские голоса гортанно подхватывали:

— Аой! Аой!

— Уйаны, — подался назад, к своим, стоявший с краю помоста хангар, все тут же положили руки на рукояти сабель и стиснули их. А Олег увидел едущих анласов.