Они пошушукались, потом мелкий решительно направился на перрон. Двое из стариков-разбойников торопливо дернули в противоположную сторону. Оставшиеся шестеро расселись подальше друг от друга, один даже достал кисет и принялся трясущимися пальцами скручивать козью ножку.
Фриц с деловитым видом прошелся по перрону взад-вперед. Ущипнул за задницу зазевавшуюся девку, пошевелил брезгливо пальцами пучки ароматных трав на прилавке у одной бабульки.
Подошел к дедку с козьей ножкой, что-то спросил. Тот посмотрел на него округлившимися от ужаса глазами. Тогда фриц достал портсигар, извлек сигарету, сунул в зубы и пальцами изобразил, что, мол, прикурить дай, дед!
Дед затрясся и полез в холщовую котомку. Долго там рылся, потом достал коробок спичек. Пальцы слушались его плохо, первая сломалась, второй он бесполезно чиркал о коробок раз десять. Тогда фриц заржал, похлопал его по плечу самым что ни на есть дружеским жестом, отобрал у него спички и прикурил сам. Вернул коробок. Потом подмигнул и протянул открытый портсигар. Дед сначала вроде как потянул грабки, но потом резко отдернул и помотал головой. Показал свою корявую «козью ножку». Мол, только самосад курю, ваши эти соски с фильтром мне ни к чему.
Фриц курил, щурился на вечернее солнышко и выглядел совершенно расслабленно. Как будто такой и был план — прикатить с двумя друзьями в Заовражино и с философским видом покурить на недействующем перроне. Завел разговор с сидящей на приступочке теткой. Ничем не примечательная такая тетенька, лет пятьдесят, в корме уже тяжеловата, как и большинство селянок ее возраста, в пальцах спицы мелькают, что-то вяжет. Перед ней — ящик, на ящике — носочки шерстяные. На фрица не смотрит. Губы шевелятся, но может это она петли считает. Ничего необычного. Вроде как.
Опа… А ведь похоже, это она и есть тот самый курьер!
Фриц наклонился, будто стереть со своих начищенных сапог пятнышко грязи. Хоп! Рука его почти незаметно скользнула за ящик, потом он как-то развернулся, что видно мне было только его спину.
И вот он уже поправляет китель, пуговицу верхнюю застегивает. И слегка сутулится, маскируя что-то выпирающее на груди.
Потоптался еще.
Махнул деду, который нервно дымил своей самокруткой. Бледный, как та поганка.
И, насвистывая, направился обратно к машине.
Есть!
Дальше можно уже не ждать! Я быстро нырнул из кустов у водонапорки под надежное укрытие густого подлеска и рванул со всей возможной скоростью прямо напрямки. В Псков отсюда они могут поехать только одной дорогой, и пока они будут по ней петлять, я успею добежать до нашей оговоренной точки «Х».
Я мчался через лес, как лось в период гона. Сшибал по пути кустики и тонкие деревца, прикрываясь рукой от веток, что норовили выцарапать глаза. Пригибался под колючим лапником и перепрыгивал через поваленные гнилушки.
В голове крутилась противная назойливая мыслишка: «Только бы не споткнуться и ногу не подвернуть! А то не успею». Времени впритык. Машинёшка не быстрая, но идет по дороге, а я через чащу ломлюсь. Ноги в траве вязнут. Эх! Уже пожалел, что заранее не прорубил подходящую тропу, но времени на подготовку операции особо не было.
Минут через десять выскочил к условленному месту. Фу-ух! Успел вроде. За поворотом машины еще не слышно. В этом месте дорога делает петлю, огибая овраг, и этот отрезок грунтовки до самого последнего момента не видно. До Пскова километров десять по проселку.
Огляделся, наших нет. Твою ж мать, где они?
— Эй! — крикнул я.
— Не ори Санька, — прошипел на меня откуда-то появившийся лесник. — Не буди лихо, пока оно тихо.
— Я думал, вы смылись, — с облегчение выдохнул я.
— Да мы тут в кустиках притаились, — хохотнул цыган. — Решили проверить, сможешь нас найти или нет.
— Оставить прятки, — приказным тоном сказал я. — Теперь все по-настоящему будет. Так, а у тебя почему руки до сих пор не связаны?
Я гневно зыркнул на Рубина.
— Дык, щас я его спеленаю, — к нему подошел Кузьма с куском пеньковой веревки. — Давай сюды грабли, Одиссей.
— Не Одиссей я, а Евдоксий, — буркнул Рубин. — Дед, неужели трудно запомнить?
— А ты до моих годков доживи, — проворчал лесник, наматывая на запястья парня веревку. — Посмотрю, как помнить все будешь.
— Ой, больно! Кожу прищемил, старый хрыч! Больно, говорю!
— Воешь, как баба, — ворчал старик. — А еще Одиссеем кличешься. Терпи солдат…
— Ты там не переборщи, — вмешался я. — Туго не затягивай, надо чтобы освободиться смог в нужный момент.
— Так ежели не туго будет, фрицы мигом прочухают, и руки ему заново перевяжут. Уже капитально. А я вот хвостик оставил. Вот, за него он зубами потянет и узлы тугие распадутся. Петли растянет и обмотку скинет.
— Хитро, — я одобрительно закивал. — Так, приготовились. Слышите? Машина гудит!
Я нырнул в кусты и уже вещал из укрытия:
— Все. Играем по плану. Садитесь к ним в машину и режете двоих ближних фрицев. Я выскакиваю и ликвидирую третьего. Только все одновременно надо делать, пока они за оружие не схватились. Я посмотрел Рубину в глаза. Тот стиснул зубы и думал о чем-то своем.
— Ты точно сможешь человека убить?