Красный вервольф

«Что еще за новости такие?» — подумал я, когда вышел утром к Рыночной площади. Там царила суета, но совсем другого толка, чем обычно. Торговцев вместе с их импровизированными прилавками согнали с насиженных мест, и они недовольной кучкой толпились рядом с тачками и телегами. В центр согнали человек двадцать военнопленных, которые возводили там из досок что-то похожее на сцену. А звуковое сопровождение всей этой движухе обеспечивал оркестр, играющий бодренький немецкий марш. Ого, а у оркестрантов-то тотенкопфовские эмблемы! «Мертвая голова» вроде как квартирует где-то под Псковом, но в городе я их пока что не видел.

— Шишка что ли какая приезжает сегодня? — спросил я у Марты, когда зашел в кабинет.

— А ты разве не слышал? — удивилась она. — Лил Даговер приехала вчера вечером! А сегодня будет выступать с десяти утра! Обожаю ее фильмы!

— Ничего себе! — я присвистнул. Кто это такая, я понятия не имел. Имя впервые слышал. — Неужели уже приехала?

— Ага, — энергично покивала Марта. — Ее в гостинице поселили, я встречала ее кортеж! Ее машину танк сопровождал, в танковой дивизии ее брат служит.

— И мы тоже пойдем смотреть? — спросил я, усаживаясь за свое рабочее место.

— А как же! — Марта улыбнулась, глаза ее заблестели. — Герр граф ее большой поклонник, он не может пропустить это мероприятие.

После вчерашнего граф выглядел, как огурчик. Даже не подумаешь, глядя на его благообразную рожу, что буквально несколько часов назад он был «ни петь, ни свистеть». Одет в тщательно отутюженный белоснежный костюм, на галстуке льдисто сияет бриллиант. В руках — корзина с белоснежными розами. И где только достал такие роскошные цветы…

Комендатура в полном составе двинула на площадь. От коллектива я отрываться, ясное дело не стал, скромненько последовал за графом, который категорически отказывался расстаться со своей корзиной. Простых псковичей тоже была тьма, даже на крышах люди сидели. Кто-то явно пришел по своей воле, в кои-то веки развлечение не имело отношения к повешенью, расстрелу или еще какой публичной экзекуции. Но кого-то явно пригнали чуть ли не пинками. Особенно лица торговцев были недовольными. У них и так рабочий день был не очень длинным, в два часа они были обязаны свернуть торговлю, а сегодня им и вовсе запретили работать. А столы, стулья и ящики, которые они использовали вместо прилавков, убрали, как ненужный хлам.

Так что в десять площадь была полна народа. Всякого разного — в мундирах и без. А чтобы поддерживать порядок, по краям стояло вооруженное оцепление. Оркестр наяривал очередной задорный марш.

«Надо же, уже десять минут одиннадцатого, а актриса еще не прибыла, — подумал я с некоторой иронией. — И где эта хваленая немецкая пунктуальность?»

Оркестр замолчал. Со стороны Псковского кремля заревел могучий двигатель. Толпа зашевелилась и начала торопливо расступаться. Началась давка, кому-то дали в дычу, но «серые мундиры» по-быстрому пресекли беспорядок.

Потом раздалось всеобщее «Ааах!» — на рыночную площадь медленно въехал танк. На морде — балкенкройц, балочный крест, и череп с костями. А на башне, среди скалящихся парней в офицерских мундирах «тотенкопфа» восседает немолодая, но весьма расфуфыренная дамочка. На голове — нечто среднее между чалмой и шляпкой, плечи покрыты накидкой из перьев, длинное платье расшито сверкающими на солнце стразами так, что их сияние слепило глаза. Она широко улыбалась и махала. Немецкая часть толпы разразилась приветственными воплями, русская — что-то залопотала, дескать, какая диковинная курица. Танк прошел через расступившуюся толпу и подкатил прямо к сцене. Один из офицеров перескочил на деревянный помост и галантно подал актрисе руку.

Та тоже попыталась лихо перескочить, но туфли на каблуках не позволили. Но упасть ей не дали, другой танкист подхватил дамочку на руки и бережно передал первому.

Актриса вышла на середину сцены, рассылая в толпу воздушные поцелуи. Потом что-то сказала, но из-за шума ничего слышно не было.

— Всем тихо! — гаркнул тот офицер, что помог ей взобраться на сцену. И пару раз пальнул в воздух из своего пистолета.

Воцарилась мертвая тишина.

— Я так счастлива быть здесь, дорогие друзья! — театрально воскликнула актриса. — Доблестные солдаты всегда были моей слабостью!

Она жеманно засмеялась, фрицы зааплодировали.

Заиграл оркестр, и гостья хрипловатым голосом запела.

— Wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren,
Öffnen die Mädchen die Fenster und die Türen.

(Когда солдаты маршируют по городу,
Открывают девушки окна и двери).

Сотни луженых немецких глоток подхватили:

— Ei warum? Ei darum!
Ei warum? Ei darum!

(А почему? А потому!
А почему? А потому!)