Красный ветер

И опять, в который уже раз, смотрел на умерший старый клен, на сломленный бурей молодой дубок и калину, печально шелестевшую листвой. Живые и мертвые деревья будто говорили ему о вечной борьбе сил зла и добра, о рождении и смерти — великом круговороте, которому подвержено все существующее на земле. И в этом круговороте он видел и давно ушедшую мать, и отца, и Гарсиа Лорку с его «Плачем», и себя, летчика-истребителя Андрея Денисова, который только-только вышел на большую тропу и еще не знал, какие повороты на ней его ожидают.

Задумчивым и печальным застал его отец, внезапно появившийся на поляне.

— Что-то случилось? Беда? — спросил Андрей.

И сразу увидел, что не ошибся. Встревоженность на лице Денисова-старшего проступила совсем отчетливо, он обнял Андрея за плечи и сказал:

— Пойдем к твоему вигваму.

И вот они сидят на траве: отец держит в руках книжку Гарсиа Лорки, перелистывает страницы, вглядывается в непонятные ему слова, а потом с какой-то особой бережностью поглаживает ладонью переплет и наконец говорит:

— У них беда, сынок. У испанцев. А значит, и у нас.

— Какая беда? — торопит Андрей. — Говори!

— Война…

— Война?

— Да. Фашизм… Генерал Франко поднял фашистский мятеж. Понимаешь, чем все это пахнет? Они хотят растоптать Республику, они…

— Кто — они?

— Не один Франко, конечно. За его спиной — вся черная рать: Гитлер, Муссолини… Все это не просто, Андрей. Думаю так: Испания — это для них проба сил. Полигон, понимаешь? Они бросят туда все — свои армии, свои танки и самолеты, пулеметы и пушки. И будут смотреть, как отнесется к этому мир. Голову могу положить на плаху: если им не пустят кровь, если им не дадут по рукам и не остановят — они пойдут далеко…..

— Им обязательно дадут по рукам, — сказал Андрей.

— Кто?

— Все: мы, Англия, Франция, Америка. Все!

— Твоими устами да мед бы пить! — усмехнулся отец. — Только что-то не верится, чтобы эта так называемая западная демократия встала на сторону Испанской республики.

Он уже знал: в военкоматы, в воинские части, в Наркомат обороны и прямо на имя Сталина советские люди отправляли заявления с просьбой, с требованием послать их в Испанию добровольцами защищать Республику. Танкисты, пулеметчики, артиллеристы, пехотинцы, летчики… Рабочие, колхозники, ученые, студенты… Только сегодня утром Валерий Андреевич был свидетелем необычной картины: к военкомату района, где он жил, приблизилась большая группа ребят шестнадцати-семнадцати лет с красочным транспарантом, на котором выделялись слова: «Долой фашизм! Франко — в ревтрибунал! Мы — за Республику!»

Вожак группы — худенький паренек, в очках и в тапочках: на босу ногу — звонко крикнул:

— Отряд, стой! Не р-расходиться. Черемных, Бородин — за мной!

Тройка скрылась в здании военкомата и не появлялась минут десять — пятнадцать. Вокруг «отряда» собралась толпа, кое-кто начал подшучивать: «Детишки, опоздаете в школу!..» А они стояли молча, сосредоточенно-хмуро глядя в землю, уже сейчас, наверное, чувствуя себя настоящими бойцами.

Наконец показались и те трое в сопровождении лейтенанта. Вид у этих парней был взъерошенный и в то же время подавленный, хотя они и старались этого не показывать.

— Товарищи, нам отказали, — сдерживая дрожь в голосе, проговорил паренек в очках. — Объясняют, что никаких добровольцев в Испанию не посылают. Тем более тех, кому не исполнилось восемнадцати.

И тут прорвалось:

— Не имеют права!

— Не посылают добровольцев? Вранье! Не может такого быть!

— К черту церемонии — надо немедленно обжаловать их незаконные действия. Вплоть до товарища Сталина и Ворошилова!..

Финала этого эпизода Валерий Андреевич не увидел: ему надо было торопиться. Но он долго размышлял над увиденным и не мог не испытывать гордости за ребят-школьников, пришедших в военкомат с требованием отправить их в Испанию добровольцами. Пусть это немножко смешно: ведь совсем мальчишки, дети, какие из них воины?! Но… «В крови, в крови уже у нас вот такое чувство братства, и это не просто слова! — думал Валерий Андреевич. — Даже у мальчишек, которые, только начинают жить, есть это глубокое чувство, и теперь его никому не вытравить, оно живуче, как ничто другое, и оно сильнее, чем страх перед опасностью и даже перед смертью…»

Но потом он вдруг вспомнил Андрея, вспомнил так, точно вот сейчас столкнулся с ним лицом к лицу. Андрей… Разве он заколеблется хоть на мгновение? Разве он тут же не решит, что пришло его время? И ему вряд ли откажут: отличное знание испанского языка, летчик-истребитель! А там, в Испании… Там будет битва не на жизнь, а на смерть — в этом можно не сомневаться. И Андрей…

Кажется, впервые в своей жизни Денисов ощутил такую острую боль в сердце. И тоже, кажется, впервые в своей жизни Денисов подумал, что он стареет: старое сердце — всегда вещун, старому сердцу дано видеть далеко.

…Андрей наконец спросил:

— Как все это случилось?