Красный ветер

— Благодарю вас, сеньорита, — улыбнулся Павлито. — Но в данном случае художником был камарада Кервуд. Вы когда-нибудь видели, как летит стрела, выпущенная сильной рукой из тугого лука? Вот так летел на «хейнкель» истребитель Кервуда. Ни на миллиметр в сторону, прямо в лоб. И фашист — тоже. Что такое сто метров, если сумма скоростей — тысяча километров в час? Сто метров — это мгновение. А между ними оставалось семьдесят… пятьдесят… тридцать метров… И никто из них не открывает огонь… Ждет… Ждет, когда противник не выдержит, рванет ручку на себя и подставит брюхо.

Павлито пригубил вино, закурил и взглянул на Кервуда. Тот внимательно его слушал, с любопытством глядя на русского летчика. На лице его — белом, с десятком конопатинок у носа, с правильными, хотя далеко и не мужественными чертами — то появлялась, то исчезала будто бы растерянная улыбка. У Артура Кервуда были голубые глаза, и только в них, именно в них, а не в чертах лица как бы застыли и решимость, и упрямство, и бесстрашие, и та огромная сила воли, которую нельзя было не увидеть…

А Павлито продолжал:

— Я думал, что обоим — уже конец. И даже мысленно закричал Кервуду: «Открывай огонь, Артур, иначе будет поздно». И в это время фашист не выдержал. Хотел уйти свечой, но Кервуд, конечно, только того и ждал: вмазал ему такую порцию свинца, что ее хватило бы на целую эскадрилью «хейнкелей». Будь здоров, Кервуд, я пью за тебя… Черт возьми, неужели никто не знает английского, чтобы сказать хорошему человеку, о чем я толкую?

— Он прекрасно тебя понимает, — улыбнулся Денисио. И обратился к Кервуду: — Я правильно говорю, Артур?

Кервуд смущенно ответил, перемежая английские и французские слова:

— Понимаю совсем много. Павлито увеличивает сильно слишком… Фашист был очень летчик хороший, ас. Он до конца уверенный дрался…

— А разве я сказал, что фашист был плохим летчиком?! — воскликнул Павлито. — У них здесь плохих нет! В свою банду они собрали самых лучших. Самых лучших, слышишь, Кервуд? А мы их бьем! Лупим!

— Да, лупим! — засмеялся Кервуд. — Хорошее слово — лупим! Ты умный есть очень человек, Павлито.

— Я? — Павлито пожал плечами. — Как может быть иначе?

Денисио перевел его слова на испанский, и все грохнули, захлопав в ладоши. Риос Амайа сказал по-испански:

— Павлито замечательный парень.

— Что? — спросил Павлито у Денисио. — Что он обо мне сказал?

— Сказал, что очень любит таких скромных людей, как ты.

— Правильно делает, — согласился Павлито. — Но речь не обо мне. Я предлагаю всем выпить за Кервуда. Это настоящий летчик и настоящий товарищ… Слушай, Артур Кервуд, расскажи, как ты там жил в своей Америке? И как попал сюда, в Испанию? Что тебя сюда привело? Говорят, что у вас таких, как ты, не слишком густо? Это правда?

— Это совсем не есть правда! — вспыхнул Кервуд. — Совсем, совсем не есть правда! Большая Америка фашизм навидеть не будет.

— Что такое большая Америка? — спросил Денисио.

— Народ, — твердо ответил Кервуд. — Рабочий, фермер, все, кто порядочный человек. Таких есть много очень. Таких есть очень много, — повторил он.

— И Артур Кервуд — один из представителей этого большинства, — сказал Риос Амайа. — Он прибыл к нам в Испанию уже через две недели после того, как фалангисты подняли мятеж. Ему было нелегко, Павлито, можешь мне поверить…

* * *

Ему действительно было нелегко. Риос Амайа говорил правду.

Он жил в штате Оклахома: он, его брат Фрэнк Кервуд, отец и мать. Небольшая мастерская по мелкому ремонту автомобилей, заправочная, три комнатушки на втором этаже для короткого отдыха проезжавших мимо туристов — все это называлось «Мотель „Солнечная Оклахома“».

— Трудилась вся семья. Отец, Фрэнк и Артур не покидали мастерскую от рассвета до темна, мать возилась на кухне, помогала батраку-негру по двору: две коровы, лошадь, десятка три кур и полдюжины свиней были подспорьем для хозяйства.

Со стороны казалось, что трудно найти такую дружную семью, в которой все — мир и согласие. Но это — со стороны. На самом деле — бесконечные ссоры, непримиримая вражда между родными братьями, растерянность и страдания отца и матери: на чью сторону стать, как притушить эту вражду, вечная боязнь, как бы она не привела к трагическому концу.

Дело в том, что Фрэнк Кервуд — отъявленный расист, человек с нравом дикого мустанга. Кервуд же младший, Артур, — полная противоположность брату. По натуре своей мягкий, превыше всего чтивший справедливость и честность, он в то же время обладал такими качествами, как мужество, бескомпромиссность; он люто ненавидел расизм, называя куклуксклановцев выродками.

Знал он куклуксклановцев довольно хорошо. Желая привлечь в свою банду побольше молодых людей, они организовали что-то похожее на аэроклуб, приобрели несколько учебных и спортивных самолетов, пригласили опытных инструкторов и в местных газетах поместили объявление: бесплатное обучение летному мастерству, высший пилотаж, штурманские полеты, парашютные прыжки, имитация воздушных боев…

Фрэнк — в ту пору Артур еще не знал, что брат стал куклуксклановцем, — предложил: