«Ты кто, сам Эрлих?»
«Эрлих? Пожалуй, что ещё не совсем он».
«Разве так бывает?»
«В мире есть место чудесам».
«Ты пришёл за моей душой?»
Невидимый собеседник рассмеялся, и от неожиданной доброты этого смеха вдруг комок подступил к горлу.
«Мне и своей души хватает, малыш. И так уже полторы, зачем ещё одна?»
«Шутишь?»
«Немного. А хочешь, расскажу тебе сказку?»
«Я взрослый для сказок».
«Так и мне много лет. И тем не менее… Послушаешь?»
«Она страшная?»
«Кому как…»
«Рассказывай!»
— Замордовали ребёнка, ублюдки, — пробормотал Еремей. — Ну не умею я с детьми, пусть бы Владыка сам…
И осёкся, заметив удивлённые взгляды Матвея и Михася. Сделал вид, будто ничего не произошло, и кашлянул сердито:
— И чего уставились?
— Да так, — Барабаш пожал плечами. — Ты вдруг застыл неподвижно, глаза выпучил, шепчешь что-то. Мы подумали, случилось чего. А оно вот как…
— Вы оба ничего не слышали. Так?
Старшему десятнику вопрос не понравился. Этот чокнутый профессор будет сомневаться в способности Матвея хранить тайны? Да в гробу он видел такие тайны!
А Михась оживился. Очень ему хотелось прикоснуться к неведомому, пусть опасному и страшному, но восхитительно-заманчивому. В университете такого днём с огнём не сыщешь, а военная служба даёт шанс. И не просто шанс — прикосновение к тайне, кроме опасности, подразумевает карьеру! И плох тот рядовой, что не примеряет мысленно накидку главного воеводы. Хотя бы старшего воеводы. Или младшего… десятника.
— На чём я остановился? — Еремей не стал развивать тему, а предпочёл вернуться к предыдущей. Ещё бы вспомнить её…
— Про пещеру, — Барабаш откинулся на спинку кресла и показал пальцем на потолок. — Вот про эту.
— А что про неё рассказывать? — хмыкнул Баргузин. — Вот вернёмся в Цитадель, оформим подписки о неразглашении…
— Не доверяешь?
— При чём здесь доверие? Конечно, доверяю. Но без подписки…
— Сволочь ты, — обиделся Матвей.
Еремей не ответил. Он встал из-за стола, сервированного к скупому на блюда обеду, и молча пошёл к выходу.
— Ты куда?
— Домой.
— Там же глорхийцы везде.
— Ну и что теперь? Не сидеть же здесь до скончания веков… Миха, и ту стреляющую штуку не забудь.
Барабаш с сожалением посмотрел на недопитое вино. Собственно, оно одно вот уже двое суток составляло партизанское меню, заменяя собой завтрак, обед и ужин. А вылезать из уютной пещеры надо, да… Очень кушать хочется! Но не глорхийцев — порядочные люди глорхов не едят.
Внезапно Еремей остановился и хлопнул себя по лбу:
— Оружие!
— Где? — старший десятник тут же позабыл про вино и подскочил с места. — Оно здесь есть?
— Немного, — виновато улыбнулся профессор. — Устаревшие образцы. Я же не знал… то есть он не знал, что так получится. Сейчас покажу, только поосторожнее.
— Учить меня будешь, — возмутился Барабаш. И замолчал, с изумлением разглядывая открывшуюся в стене нишу. — Это то самое?
Было чему удивляться, ой как было! Когда древние легенды вдруг становятся явью…
— Мне называть тебя Эрлихом? — спросил Матвей хриплым голосом.
Михась же промолчал. Зачем говорить, если словами тут не обойтись, а за выражения можно получить по шее от старших товарищей? И вообще лучше хранить благоговейную тишину — явление чуда не терпит суеты.
— Это то самое? — старший десятник повторил вопрос и, не дождавшись ответа, протянул руку.
Огромный, чуть не в человеческий рост, лук будто сам просил, чтоб на него натянули тетиву… Длинные стрелы россыпью и в колчане… Рядом меч в ножнах. Клинка не видно, но Барабаш был готов голову дать на отсечение, если это не «Синее пламя». Не врут, значит, сказки… Топор с рубином в навершии… Кажется, летописец Сансаний Шантарский называл его Дорантегом. Смешное имя для грозного оружия. И молот. С виду самый обычный молот, и если не знать, что он взят лично Эрлихом Белоглазым с ещё тёплого трупа древнего пиктийского божка Ричарда Орлиный Хвост…
— Ручонки-то попридержи! — прикрикнул Еремей. — И почему все так и норовят залапать музейные экспонаты? Для тебя, что ли, выставили?
— Но… оружие…
— Вот-вот, — непонятно с чем согласился профессор. — Нам сюда.
Стена с реликвиями повернулась вокруг своей оси, открывая проход в следующее помещение, вызвавшее всеобщий восхищённый вздох.
— Здесь тоже ничего сразу не хватайте, сам всё объясню.
Мимо стеллажей, заставленных коробками с кристаллами, Баргузин прошёл не задерживаясь, лишь бросил через плечо:
— Экспериментальные экземпляры — после взрыва на том месте даже трава не растёт лет сорок.
— А эти? — любопытный Михась ткнул пальцем во второй ряд полок. — Они как?
— Уже получше. Но если собираешься в будущем жениться и заводить детей, то… Да, в карманах их носить тоже не рекомендуется.
Лётчик шарахнулся в сторону и налетел на штабель ящиков у противоположной стены. Побледнел и осторожно поинтересовался:
— Профессор, а в них тоже? Это самое…
— То самое и есть.
Михася подбросило вверх, и даже показалось, будто он немного завис в воздухе.
— А оно лечится?
— Что?
— Это!
Еремей недоумённо посмотрел на Кочика, потом перевёл взгляд на старшего десятника:
— Матвей, наш вьюнош умом не тронулся?
— Вроде нет ещё.
— А похоже. Михась, ты чего?
— Я?