— Обычно я думаю молча, — недовольно пробурчал Баргузин и попросил: — Ты тоже помолчи, а?
В палатке командира тоже происходил разговор, но куда как более оживлённый и содержательный — фляжка с золотистым легойским способствует откровенному развязыванию языков. Здесь можно. Здесь не учебный лагерь с его возведённой в абсолют дисциплиной.
— Не предатели они, командир, точно тебе говорю, — десятник сделал осторожный глоток. — Немного темнят, не без этого, но не предатели.
— Да я сам понял, — сотник принял фляжку и с отвращением посмотрел на полоску вяленого мяса на столе — оскорбительная закуска для столь благородного вина.
— И что же?
— Хочу знать, что там на самом деле случилось с профессором.
— Зачем?
— Нужно, — Елизар всё-таки отгрыз кусок мяса, вкусом и твёрдостью напоминающего подошву очень долго ношенного сапога. — Дело в том, что я закончил университет восемь лет назад и прекрасно помню заведующего кафедрой навийской словесности и древнебиармийского шаманизма Еремея Баргузина. Забавный такой толстячок с рассеянным взглядом, наплевавший на всё, что не касается науки. Ещё зануда страшный.
— Значит, там другой профессор был. Этот не на зануду похож, а на пиктийского дракона. Жилистый живорез со взглядом через прицел.
— Не был Баргузин бойцом. Вообще никем не был. Учёный же…
— Угу, — согласился десятник. — А чего сам дёргаешься, когда его видишь?
— Дёргаюсь?
— А разве нет? Внутреннюю чуйку не обманешь, командир.
— Может быть, — неохотно согласился Елизар. — Но всё равно это тот самый профессор. Тот самый, но совсем другой.
— Нам какое до этого дело? Тухлости мыслей в них нет, а о прочем… Засовывай троицу в первую же формирующуюся манипулу да и забудь.
— Ага, служи по Наставлению — получишь прославление…
— Да, как-то так.
Сотник Елизар Мартин привык доверять мнению и советам опытного десятника. А почему бы не доверять отставному начальнику Разыскного Стола при столичном Разбойном Управлении? Ну и пусть ушедший в армию добровольцем пенсионер играет роль добросовестного и туповатого служаки. Зато как играет! И мозги никуда не делись, и способность определять внутренние качества человека по одному ему известным признакам. Быстро и безошибочно. Кстати, при желании Ферапонт Ницше вполне мог командовать чем-то большим, чем манипула в заградотряде. Но не хочет.
— А что с тем артефактом делать будем?
Десятник опять изобразил восхищение великолепным вкусом легойского вина и пожал плечами:
— Отправь по команде.
— Хочется разобраться самому.
— Зачем? Это же оружие. Неизвестного происхождения, но оружие. Жалко, конечно, что зарядов к нему нет… Оставшиеся не трогай!
— Скучный ты человек, Ферапонт.
— Зато ты, командир, излишне весёлый. Пусть высоколобые мудрилы разбираются — глядишь, через полгодика у нас новые огнеплюйки появятся.
— Может быть, — кивнул сотник. — Но этот Барабаш всё равно темнит.
— Тебе-то скрывать нечего, ага.
— Я во вражеском тылу не был!
— А они были, и что из этого? Дурак ты, Елизар, уж прости за откровенность. А ещё слишком молод и соплив, чтобы в людях разбираться.
— Молод, да. Но кто недавно признался, что с профессором боится взглядом встречаться?
— Я, — подтвердил Ницше и решительно забрал у командира фляжку. — Вино, кстати, дерьмовое, с привкусом синского горного хвоща. Обязательно купцу в морду дай. Так вот… о чём мы?
— О профессоре Баргузине.
— Да? Или о его взгляде? Как хочешь, Елизар, но пусть этот кагулий выпердыш на пиктийцев смотрит, а у нас ему делать нечего.
— Предлагаешь закрыть дело?
— А оно было вообще?
Затопали тяжёлые шаги по хлипким деревянным ступенькам, и в землянку вошёл всё тот же молчаливый десятник, что водил на допросы к командиру отряда и обратно. На пол упал внушительный тюк.
— Одевайтесь.
Барабаш соскочил с нар, наклонился, развязывая стягивающий горловину мешка шнурок, и спросил:
— Бывшее в употреблении, восьмая с половиной категория?
— Если знаешь, зачем спрашиваешь?
Действительно, глупый вопрос. Чистое, и ладно, а что это обмундирование носит следы аккуратной штопки, так то не беда. Но с размером угадали, однако.
— О, а это что такое? — Матвей вытащил короткую простёганную куртку чёрного цвета. Новую. Без воротника почему-то. — Слушай, а куда здесь знаки различия пришивать?
— У тебя их нет.
Старший десятник, теперь уже бывший старший десятник, сплюнул на пол. Разжаловали, значит? Ну и кагул с вами, охрами двухвостыми, воевать и рядовым можно.
— Куда нас?
— На войну, куда же ещё.
— Понятно, что не к бабушке вареники со сметаной есть.
— Тебе не всё ли равно?
— И то верно, — согласился Матвей. — Старое шмотьё куда девать?
— Тут прямо и бросишь. И не засиживайтесь, построение по сигналу колокола. Да сам знаешь, чего объяснять.
— Знаю.
— И за своими присмотри.
Ферапонт ушёл, оставив Барабаша в некотором недоумении. Почему десятник избегал встречаться взглядом с профессором и вообще старался не смотреть в его сторону? Очень старательно избегал. Неужели замыслил гадость? Вот сволочь, а на вид показался вполне приличным человеком.