Красота

Энрико Дандоло, венецианский дож, стал жителем императорского дворца в дни погрома, вселившись в этот дворец – символ императорской мощи. Силой бесспорной власти, установленной над крестоносцами и их вождями, он защитил дворец от ограбления и разрушения, объявив его своей добычей и собственностью. Неся с достоинством ношу возраста, которая была более чем обременительна – девяносто шесть лет, он мог за это поблагодарить лишь свою волю и жажду жизни, а не тело: всегда предательски слабое, которое даже в молодости не было ни сильным, ни крепким. Старость не отняла у него ни толики ума и лукавства, благодаря которым он прожил столько лет. И не просто прожил, а стал известен всему миру, ныне трепетавшему у его ног. Он был рожден для того, чтобы служить Венецианской республике и править ею. Беря пример с отца, возведенного в сан советника дожа Витале II, он научился извлекать для себя пользу из человеческих недостатков и слабостей. Грамоту и церковные тайны ему открыл дядя – патриарх Венеции, властвовавший твердой рукой над мягкими душами венецианцев. Отец его был терпеливым и серьезным человеком, который воспитал в сыне чувство долга по отношению к городу. Строгий и собранный, преданный Венеции, он не позволил, чтобы сын пошел на поводу у молодости и инстинктов, упорно следя, чтобы его не отвлекли от долга ошибки и искушения, естественные для молодости.

Энрико, управляемый строгостью, чувством долга, тонко осознающий важность семьи, ее репутации и доброго имени, и сам – без особых предупреждений и усилий – сторонился всего, что могло его дать повод говорить и думать о нем как о расточительном, легкомысленном или порочном человеке. Беззаботная и сладкая молодость незаметно прошла мимо Энрико Дандоло, но он не сожалел об этом – он словно никогда и не был молодым. Поэтому о молодости он знал мало и был так равнодушен к ее радостям. Он ждал успеха. Он ожидал величия зрелости, и он терпеливо шагал по лестнице власти, поднимаясь все выше, не совершая ошибок и не спеша – будто знал, что память о нем переживет его, его семью и современников.

Дандоло, как опытный и способный человек, знаток языков и обычаев, искусный дипломат, умеющий договариваться и торговаться с правителями, возобновил болезненные и унизительные переговоры с ромейским императором Мануилом I Комнином. Переговоры касались возвращения имущества и привилегий, которые разгневанный, гордый император-воин отнял у венецианцев, одобрив погромы венецианских купцов в Константинополе и допустив присвоение их товара и денег. Венецианская армия, собранная впопыхах и отправленная, чтобы унизить греческого императора, потерпела неудачу прежде, чем оказалась на границе с Ромеей: чума ли была причиной, плохая ли подготовка, внутренние ли распри – неважно. Важно, что Венеция – республика славных торговцев и не столь славных воинов – получила пощечину, а поэтому решила с помощью дипломатии вернуть то, что не смогла получить силой.

В 1172 году, на причал в порту Юлиана, в сопровождении секретарей и матросов, вышел шестидесятипятилетний старик. Он был встречен насмешками цареградской толпы, собранной специально, чтобы грубо и громко высмеять сгорбленного болезненного посланника. В его появлении они видели слабость и полную обреченность страны, из которой он прибыл. Посол Венецианской республики Энрико Дандоло, одинокий, растерянный, с несвойственной ему робостью искал взглядом царских сановников, которые согласно хорошо известному протоколу должны были встретить его в порту и проводить к басилевсу. Дандоло, которому было отказано в официальном приветствии и должном внимании, боялся не сколько потерять лицо, сколько остаться без головы. Тем не менее, ему пришлось пойти за молчаливым надменным евнухом, который не скрывал, насколько ему отвратительна и ненавистна его обязанность.

С умыслом оставленный без сопровождения у входа во дворец, вынужденный терпеть презрение собравшихся поглазеть на него простых царьградцев, Энрико Дандоло испытывал мучительную неловкость, которая забавляла городских стражей. Вот таким: робким и неловким он и стоял перед массивными бронзовыми дверями большого императорского дворца, там, где всегда толпятся продавцы ароматических веществ, окутанные облаком запахов, которые посетителю должны показать, что они приблизились к месту, представляющем небо на земле.

С западной стороны входных ворот возвышался ипподром с античной бронзовой квадригой. Дандоло восхитился— никогда он еще не видел такой искусной работы, а ведь до этих пор был уверен, что мастерство венецианских каменотесов и скульпторов невозможно превзойти. Он почти рассердился на себя из-за своего восторга, подумав о том, что античная скульптура больше бы подошла базилике Святого Марка в Венеции.