Красота и уродство. Беседы об искусстве и реальности

Это стало началом общения, которое продолжалось достаточно долго. Его картина была удивительно интересной: совершенно черный фон, на котором в углу виднелась всего одна красивая голубая точка. Сначала я ничего в ней не увидел. Тогда я попросил его оставить картину у меня, надеясь, что она приоткроет свой смысл. В течение трех или четырех дней я был в своей комнате, я встречался с людьми, общался с ними, глядя на картину, которая висела напротив. Постепенно я заметил, что фон не черный, а темно-зеленый и что он не однородный: он состоит из волн. Я продолжал рассматривать картину и понял, что волны на ней были похожи на море во время шторма, и в конце концов бушующее море предстало лицом Мефистофеля, который обеими руками сжимает маленькое пятнышко прекрасного лазурного света. Когда я рассказал ему, что я увидел, он сказал мне: «Понятно». И дальше пояснил: «Наверное, это о том, что во мне все еще остается искорка небесного света, которому угрожают вся тьма и вся буря внутри меня». На этом этапе я предоставил его психоаналитику.

Однако потом было еще несколько картин, которые были такими же неясными для него и для его психоаналитика, как и первая, и еще несколько месяцев я приходил смотреть на них, садился напротив и ждал, когда я смогу их воспринять; потом я говорил ему, что я вижу, и тогда он сам начинал придавать смысл тому, что вышло из его глубины и что он не пытался выразить осознанно. То же самое, насколько я знаю, происходит с некоторыми поэтами и писателями, которые, находясь в плену переживания, будучи одержимы – в буквальном, в самом прямом значении этого слова – переживанием того, что находится за пределами осознаваемого ими опыта, создают произведения. Конечно, проще всего это может объяснить психоанализ, сказав: «Да, это так: они извлекли из бессознательного то, чего не понимало сознание». Эту мысль нам нужно рассмотреть более подробно, потому что в ней есть доля правды, но только доля. Конечно, в ней есть нечто истинное: опыт юнгианского анализа, о котором я вам только что рассказал, доказывает это, но позвольте мне обратить ваше внимание на одну вещь. Предположим, что это была действительно проекция его «Я», но какого «Я»? Это точно не исходило из того «Я», которое принадлежит поверхностной сфере сознания и осмысления; возможно, это исходило из сферы личного бессознательного; может быть, это было нечто большее. Немецкий философ Фридрих Ницше[15] говорил, что мы должны остерегаться думать, будто вся наша сущность заключена в нас самих. Он призывает помнить, что наша сущность лежит за нашими пределами, вне нас. Поэтому то, что мы можем выразить, иногда может быть больше того, что есть внутри нас самих, – индивидуального, личного и родового. Все только что сказанное можно выразить словами французского эстетика Этьена Сурио [16]: «Творческая сила выходит за пределы мысли и мечты».

Это подводит итог всему, о чем я говорил, в том смысле, что способность создавать, поэтический талант (если брать основное значение греческого слова лог|тг](;[17]) – способность поэта выражать опыт окружающего мира – превосходит все, что он может представлять себе об этом мире в своих мечтах, и все, что он может думать о нем. Это непосредственное, мгновенное впечатление, которое принадлежит сфере интуиции. Вы можете найти описание подобного непосредственного, мгновенного впечатления в «Вечеринке с коктейлями» Т.С.Элиота. В конце пьесы Райли говорит:

Когда мисс Коплстоун я встретил здесь
впервые,
За ее спиной я видел образ
Селии Коплстоун, в глазах которой – ужас
Убитой пять минут назад.
Если вам трудно мне поверить, миссис
Чемберлейн,
Прошу Вас сделать лишь предположение,
Что вспышка интуиции порой
В иных умах слагается в картину.
Со мной так происходит, иногда. Итак, мне
было очевидно,
Что женщина передо мной – приговорена,
Такой была ее судьба.

Здесь это выражено наиболее точно. Интуиция означает восприятие, которое не основано на логическом анализе, не является следствием постепенного анализа фактов, собранных в единую картину.