Красота на земле

Она поняла, конечно, что Руж ушел, что нередко случалось после работы. Поняла, что Декостер не в счет, да и не заметит ее с той стороны сарая, так что она легко выберется наружу. Она взяла в углу свой старый плащ, тот самый, в котором приехала. Она проскользнула вдоль стены дома и превратилась в серую тень на серых камнях, сгусток песка на песке. Декостер не мог видеть ее с другой стороны дома; и вот она уже оказалась у тропинки в камышах. У берега Бурдонет она повернула по тропе налево. Пройдя до большой дороги, можно было обогнуть деревню. Должно быть, она это знала, но сама еще так не ходила. Она шла вдоль берега, склон которого становился все выше и выше; напрасно она задирала голову: слева за лесом и берегом не было видно деревни, а справа вздымалась скала с ельником. Она ускорила шаг, словно волнуясь и торопясь выйти на открытое место, а может, сообразив, что дорога длиннее, чем ей показалось сначала. Так она вышла к густо заросшему узкому ущелью, где Бурдонет гудел, как переполненное кафе Миллике, в котором все перебивают друг друга и стучат по столам кулаками. Она не сразу услышала, что кто-то идет по склону чуть выше нее. Он появился внезапно, как в прошлый раз на террасе кафе Миллике. Она даже не вскрикнула; савоец тоже не говорил ни слова и лишь улыбался, скаля зубы из-под усов. Он двинулся к ней, протянув руку; она отскочила назад. Она поняла, что вряд ли сумеет убежать назад той же дорогой. Должно быть, она доверилась своей молодой крови и упругому дыханию — она бросилась бежать сквозь кустарник по склону. Густые заросли были и врагом ей, и другом: их приходилось раздвигать руками, но зато потом они били прямо в лицо преследователю. Он замешкался на мгновение; ей хватило этого, чтобы очутиться внизу. Она сбросила плащ и расхохоталась. Перед ней была стена зарослей у самой воды — и обрыв; она бросилась вниз, споткнулась, но успела схватиться руками за ветки, повиснув на них перед тем, как очутиться в воде. Савоец на что-то наткнулся, она услышала ругательства и побежала по воде, подобрав юбку. Ей показалось, что среди шума воды и камней она различает его голос: он, похоже, звал ее и что-то кричал. Она бросила взгляд через плечо и снова рассмеялась, увидев, что он потерял кепку и откидывает падающие на глаза волосы. Как играющий ребенок, она размахивала руками, стараясь сохранить равновесие. Она смеялась и летела вперед, и тут он отчаянно кинулся к ней — но поздно: между ними была река, он поскользнулся и погрузился в воду по плечи. Она уже была на другом берегу и карабкалась вверх по склону. Здесь были ели и словно ступени из камня, поросшие мхом; склон был крут, а сверху, сквозь прорывы в дымке, как по колодцам, лился солнечный свет, нарезая круги на земле. Она цеплялась за черную землю, похожую на въевшуюся в кожу кофейную гущу, и мох невесомыми клочьями застревал у нее между пальцев; она вгрызалась в него пальцами, словно зубами. Теперь было видно, сколько в ней молодости и упорства, как ловко она огибает выступы скал или взбирается на них, цепляясь за ветки и корни, струящиеся по камням, как борода или волосы. Она смогла оставить его позади. Он был без кепки, со спутанными волосами и расстегнувшимся поясом, волочащимся по земле. Он едва дышал, и ему пришлось остановиться.

Она уже наверху — и перед ней могучие стволы деревьев. Направо путь к пляжу и дому, налево — к большой дороге и людям. Времени у нее предостаточно, но вдруг она останавливается, идет назад и заглядывает за гребень склона.

— Ну что, идите! — кричит она. — Вас тут ждут… — Она склоняется над савойцем и снова кричит: — Ага! Слабак! Слабак! Испугался!

Он слышит и бросается вперед.