Красота по-русски

Поставила перед ним тарелку с овсяной кашей на молоке да с маслом, другую тарелку с куском хлеба, тоже с маслом, и чашку горячего сладкого чая с лимоном.

На еду он не набросился, как ожидалось. Посмотрел на Лену – что он там думал себе, разглядывая ее?

Но надумал что-то свое, выводы сделал, взял ложку в руку и степенно, без суеты, принялся есть. Лена села за стол напротив него, прихватив чашку чаю для удобства разговора, смотрела. Ждала.

Доев кашу, он отодвинул тарелку, взял в руку хлеб, в другую чашку и спросил:

– В ментовку сдашь?

– А ты не хочешь, – подсказала она.

Мальчик посмотрел на нее снисходительно, как на дурочку какую, откусил кусок от хлеба, запил чаем и спокойно ответил:

– Да-к хотел бы, не сидел бы сейчас с тобой.

А Лена поняла, что никакого разговора в русле «я взрослый и умный, ты ребенок и многого не понимаешь, а я знаю, как для тебя лучше!» не получится, это так же неуместно, как объяснять дедушке Ленину задачи партии.

– Давай знакомиться, – рулила беседой твердым голосом она. – Я Лена, а ты?

– Василий Федорович, представлялся уже, – и, затолкав последний кусок в рот, допил чай. И поблагодарил: – За жратву спасибо.

– Пожалуйста.

– Ну, Лена, и что тебе от меня надо? – перехватил инициативу разговора пацан.

Ну, нет, мил друг, это с Невельской не канает!

– За что били? – пропустив его вопрос мимо, протокольным тоном спросила она.

– За дело, – невозмутимо ответил мальчишка.

– Я спросила: за что?

– Бабки не все в общак сдал. А я спросил: что тебе надо?

– Вот что, Василий Федорович, так разговор у нас с тобой не получится, – начала было Лена. Но пацан перебил:

– А я с тобой базарить и не собираюсь! Помогла, шмотки купила, накормила, спасибо. Пошел я, у меня дел полно. – И начал вставать со стула.

– Сядь! – приказала Лена, да так, что он тут же подчинился. – Уйдешь тогда, когда я решу!

– Э, нет, – глядя ей прямо в глаза злым, непокорным взглядом, разъяснил расстановку сил мальчик. – Этаж третий, балкон есть, даже если запрешь, вылезу, а не вылезу, так в окно сигану. Если разобьюсь, тебя посадят. Тебе что от меня надо? Продать хочешь?

– Кому продать? – сбилась с твердости тона Ленка.

– А то ты не знаешь! Уроду какому-нибудь, который по мальчикам тащится! Что уставилась?

– Значит, так! – распорядилась Ленка, отойдя от потрясения. – В ментовку ты не хочешь и в объятия к педофилам не рвешься, как я понимаю. Хочешь, чтобы мы с тобой мирно разошлись, пожав друг другу руки, будешь отвечать на мои вопросы, и правду! Усеку хоть намек на вранье, а я усеку, не сомневайся, скручу и вызову ментов и социальную службу! Думаю, сомнения насчет того, что я с тобой справлюсь, отпадают сами собой. Я доходчиво объясняю?

– Вполне, – усмехнулся саркастически ни на грамм не испуганный ее пламенной речью пацан. – Ты особо не заводись, мне пофиг, что в ментовку, что в приемник, я все равно оттуда слиняю, и пугать меня этим не надо, бесполезно.

– Ясно, – выслушав его, сказала Ленка. – Тогда свободен. Можешь идти, никто не держит, тебе на помойке подыхать, как я понимаю, интереснее.

Он осторожно поднялся, но не скривился от боли, не позволил себе показать перед ней слабость, выбрался из-за стола, прошкандыбал на выход, но у двери остановился, повернулся, посмотрел на нее задумчиво.

– Странная ты тетка. Притащила в дом беспризорника, барахло ему купила, да еще пугать взялась. – Он покрутил по-стариковски головой. – В добренькую поиграть хотела и научить ребенка, как правильно надо жить. Знаем такое дело. И чего от меня хотела?

И развернулся, чтобы уйти.

– Я-то знаю, чего хочу, а вот чего хочешь ты, Василий Федорович? – спросила Лена.

Он остановился, снова медленно повернулся к ней.

– Как все, – поколебавшись, все-таки ответил он.

– Желания у людей разные, – не приняла такого ответа Ленка. – Вот чего конкретно ты хочешь, не в данный момент, а по жизни?

– Я ж говорю, как все. Бабки, семью, работу, дом свой.

– И как ты собираешься это получить? Или у вас на помойке и такие богатства водятся? – спокойно поинтересовалась Лена.

А он разозлился! Вот сильно, аж глаза прищурил, выстрелив злым, не детским взглядом.

– Тебе какое дело? Что пристала?

– Может, помочь хочу, – выдвинула предположение Лена.

– Да пошла ты! Помочь она хочет! – злился он. – Конфетку дать, копейки сунуть, по голове погладить, а потом руки вымыть! Добренькая нашлась! Знаем мы вас, добреньких. Одно зло от вас и неприятности! Ой-ой, бедный ребенок, и к ментам: государство обязано о вас позаботиться! Позаботилось уже, спасибо!

– Ну а если я, а не государство, хочу о тебе позаботиться? – не меняя тона, спросила Лена.

– Да не смеши меня! Сытая, молодая москвичка заботится! – И, скривив презрительную мину, детским голоском: – Мамочкой моей стать?

– Ну, мамочкой не мамочкой, а твоим шансом выбраться из дерьма я вполне могу стать. Но это зависит от того, насколько ты сам хочешь из него выбраться.

– Еще от чего? – хмыкнул он.

– В первую очередь от того, получится у нас разговор на моих условиях или нет.