Красота в глазах смотрящего (ЛП)

Зерно истины в каждой сказке. Маринетт несколько раз прокрутила фразу в голове. Зерно истины в каждой сказке… Зерно истины в каждой сказке… Зерно истины в каждой сказке…

Тикки вряд ли намекала на злых мачех и отравленные яблоки, или на говорящих кошек, или гигантские бобовые стебли, которые вырастают за ночь. Это все слишком нелепо, чтобы быть правдой, учитывая, что существующая магия проявляет себя совсем не так.

Это должно быть что-то, что объединяет сказки, и что-то, что она сама делала в битве с другим злодеем, типа как на день Валентина она испробовала поцелуй истинной (ПЛАТОНИЧЕСКОЙ! Она не устанет этого повторять!) любви на…

Она покраснела, как помидор. — Ты говорила про поцелуй истинной любви? — пискнула Маринетт.

— Конечно! — просияла Тикки. — Любовь — это самая сильная магия. Ты должна была это понять, Маринетт.

— Мпф! — выдала несчастная Маринетт. — Ти-Ти-Тикки! Ты говоришь мне перецеловать всех пострадавших?!

— Конечно, нет, — сказала Тикки. — Ты же не любишь их всех, но я бы не стала волноваться. У всех остальных наверняка есть тот, кто их любит, а значит, исцелит. Тебе всего лишь надо поцеловать Адриана и Кота Нуара.

Маринетт резко обхватила ладонями свои щеки и издала сдавленный вопль. — Но я не могу!

— Почему?

— Ну, Кота я поцеловать могу, — пробубнила она. — И знаю, что это сработает. Он мой напарник и лучший друг, конечно я люблю его, ну, чисто платонически. — Тикки непринужденно хмыкнула, но Маринетт буквально слышала ее вопль о том, что она не права. — Чистая, платоническая, любовь. Как к Алье.

— Как скажешь.

АРГХ! Маринетт мысленно испустила вопль, но не собиралась больше спорить, потому что было кое-что более важное. — Вот и скажу, — спокойно сказала она, — н-н-но, — и тут же растеряла все хладнокровие, — чт-т-т-то если я п-п-поцелую Адриана и он останется таким же?!

— О, Маринетт, — мягко пожурила Тикки. — Если что-то мы сегодня и поняли, так это то, что ты правда любишь Адриана. Поцелуй сработает.

Маринетт вспыхнула. Она хотела ответить, но ничего не выходило. Спустя несколько мучительно неловких секунд, за которые она просто открывала и закрывала рот, как рыба, голос к ней вернулся: — Н-н-ну да, — промямлила она. — Но он не любит меня.

— Ты не можешь этого знать! — возразила Тикки. — Кроме того, — радостно добавила она, — это неважно. Искренне любить должен тот, кто целует, а не наоборот.

Если бы могла, Маринетт бы рассыпалась на куски. Вместо этого она попыталась сохранить остатки самообладания. — Хорошо, — решительно сказала она. — Поцелуем со всем чувством.

— Итак, — ехидно спросила Тикки. — Кого будешь исцелять первым? Адриана или Кота?

— …Кота, — тихо, но твердо ответила Маринетт. — Он мой напарник, и я обязана выручить его, в-ведь он постоянно выручает меня. Мы договорились встретиться, когда покормим квами. Так что с ним я увижусь первым.

Она не сомневалась, что даже если Адриан остался в коллеже, чтобы удостовериться, что она в порядке, телохранитель увез его домой. Она не увидит его до завтра. Внезапно, от одной мысли, что ей придется идти целовать Адриана, Маринетт захотела спрятаться под кроватью, чтобы не видеть, как он отреагирует на подобное посягательство на свое тело.

— Раз уж мы разобрались, — Тикки подмигнула. Маринетт подозревала, что та снова над ней смеется. — То мне нужны печеньки.

— Уже нес… — Маринетт не договорила. В ее розовой сумочке не было ничего, кроме крошек. Она расстроено посмотрела на квами. — Печенье кончилось, — уныло сказала она. — Хотя я клала с расчетом на два дня.

— Что я могу сказать, — невинным тоном отозвалась Тикки, делая самые умилительные щенячьи глаза на свете (Черт! Она знала, что Маринетт не сможет устоять!) — Это был очень долгий день. Я проголодалась.

Маринетт вздохнула. У нее не было времени возмущаться, ведь были более серьезные вопросы.

— Ладно, — сказала она, — ничего страшного. Сбегаем домой, возьмем еще. Покушаешь, а потом свяжемся с Котом.

— Это, — просияла Тикки, — звучит, как отличный план.

Тикки нырнула обратно в сумочку, и Маринетт побежала на выход. Она была решительно настроена покончить с этим (и больше не говорить, что она облажалась, как героиня, напарница и друг), так что прибавила скорости.

Маринетт завернула за угол и вдруг врезалась во что-то теплое и твердое. — У-ой! — застонала она, отшатываясь.

Тот, в кого она врезалась, также отшатнулся и инстинктивно схватил ее за руку, в попытке сохранить равновесие. К несчастью для обоих, Маринетт споткнулась и уронила обоих на пол. Гравитация на этом не остановилась: Маринетт упала прямехонько на потерпевшего и почувствовала, что ее губы приземлились на его.

ПУФ!

Когда облако розового дыма рассеялось, Маринетт обнаружила, что смотрит в самые прекрасные на свете зеленые глаза. Вот только к ним прилагалась идеальная загорелая кожа, шикарные скулы и мягкие, густые, золотые волосы, разметавшиеся по лбу.

Целая минута ушла на то, чтобы осознать, что Адриан Агрест полностью исцелился от проклятия.

Целая минута ушла на то, чтобы осознать, что мягкость под губами, это не что иное, как губы Адриана.