Красота

Тенденция творчества поэта как субъективный, более или менее логически осознаваемый им общественный принцип может быть самой разной. Люди склонны к увлечениям, иллюзиям, ошибкам. Как однажды сказал В. Боровский, авторская тенденция может быть общественной, народной, а может быть и антиобщественной, антинародной. Однако подлинный художественный пафос, то, что, по выражению В. Воровского, придает индивидуальной тенденции творчества художника «скрытую нематериальную силу» 27, — рождается лишь тогда, когда эта тенденция оказывается субъективным выражением объективной тенденции саморазвития материи. И это в равной мере относится и к художественному решению глубоких общественных проблем, и к художественному решению самой внешней стороны действительности: формы, цвета, ритма — всего того жизненного материала, которым оперирует а который образно преобразует данный вид искусства.

В. Короленко писал: «Люди, наделенные сильным чутьем жизни, — не пишут утопии. Крупные художники никогда не стояли (или очень редко) как таковые в самых передних рядах крайних политических партий. В момент, когда мы горячо искали новых жизненных форм, горячо отрицали старые и быстро кидались на новые, у нас вышла немалая-таки ссора с крупнейшими из наших художников. Я не говорю уже о Гончарове, который к своим, образам примешал несколько чисто логических формул, заключавших грех против живого духа, но и Тургенев, и Толстой оказались „отставшими“. Но вот время изменилось, и имена наших великих художников являются для нас знаменами, которые стоят в высоте, освещенные солнцем в ту минуту, когда мы после нескольких шагов вперед — сделали много десятков шагов назад и засели в настоящую трясину реакции. Их образы не вполне укладывались некогда в рамки наших утопий, и мы предпочитали произведения, поучавшие нас, не изображая жизнь, а подтягивая и ломая ее. Теперь, когда подтягивание и ломка идут в другую сторону, — мы обращаемся к нашим художникам» 28.

Слова писателя прекрасно передают суть дела. Идейность искусства, если оно действительно художественно, рождается далеко не всякими социальными устремлениями. Художественная идея способна утверждать лишь то, что объективно может стать художественно прекрасным, что для своего времени не противоречит, но соответствует перспективе реального общественного развития. В этой связи можно раже сказать, что правильность любой социальной, теоретически сформулированной идеи еще до ее окончательной проверки практикой, недвусмысленно проверяется ее способностью обрести свой художественный эквивалент. Можно тысячу лет писать картину, пытаясь восхвалять утопию, и так и не написать ее, и можно отрубить художнику руки, но нельзя заставить его сделать то, что сделать невозможно, — убедительно восславить безобразное как прекрасное.

И если, благодаря отмеченной выше «многослойности» художественной идеи, последняя все же способна до известного предела оставаться художественной даже тогда, когда используется в целях, далеких от прогресса, то это происходит вовсе не потому, что сами реакционные социальные устремления обретают художественное выражение. Это происходит вопреки им. Либо в результате художественности решения частных изобразительных сторон художественного образа; либо в результате того, что действительно прекрасный образ, несущий в себе и художественно прекрасное, художественно решенное общественно-человеческое содержание, попросту используется в эгоистических, своевольных целях, не имеющих ничего общего с замыслом художника.

В первом случае речь может идти, например, об идолах дикарей, вырезавших гармонические по форме, яркие и выразительные по цвету, но отвратительные по смыслу каннибальские изображения, или о некоторых современных произведениях декадентского толка. Во втором — скажем о прекрасном готическом искусстве, молитвенно воздевая руки к которому, влекли на костер Джордано Бруно. Сама же художественная идея воплощает в себе лишь то, что соответствует ее суверенной сущности идеи красоты, лишь то, что может быть художественно решено, собственная сущность чего не противоречит поступательному развитию материи, в данном случае в ее общественно-человеческих формах.

Все, что реально, в своей естественной, общественной или духовной сущности диалектически стремится к высшим, наиболее организованным и совершенным формам существования, раскрывается в подлинно художественном образе как прекрасное, составляя естественно-предметное, общественное и идейное положительное содержание художественной идеи. То же, что препятствует объективному процессу развития жизни в ее стремления от низшего к высшему, от простого к сложному, от хаоса к организации — все это может войти в художественную идею лишь в художественно преодоленном виде как отрицаемые, отвергаемые, разоблачаемые во имя торжества развития энтропийные стороны действительности, противоречащие идее красоты, но никак не в виде художественно прекрасного.