Красотка

Сашку, конечно, от компа с Интернетом попробуй отгони, дочь у клавиатуры прочно окопалась, но у нас же сейчас гостит Натка, а она сунула в чемодан не только вечернее платье, но и гораздо более полезную и практичную вещь – свой ноутбук. Я у нее его выпрошу, выманю или вытребую шантажом и угрозами, это не суть важно, главное – я утащу полезную машинку в кровать и пересмотрю все шоу с участием Элеоноры Константиновны Сушкиной, как самый ленивый зритель – лежа.

Я сунула флешку в сумку и занялась другими делами. Мне же, кроме героини телешоу, еще кое-что оставили, у нас так не бывает, чтобы судья был занят всего в одном процессе. Мы, российские судьи, многостаночники, последователи и продолжатели дела Дуси Виноградовой и мастера одновременной игры…

Вечером я ехала домой под дождем. Это напрягало: как водитель, я осадки не люблю. И видимость хуже, и под колесами неизвестно что…

Мобильник запел, когда я опасно подрезала маршрутку – не нарочно, просто так вышло.

Мой инструктор по вождению, рассудительный пожилой белорус Иван Петрович Заборонок, постоянно повторял: «Запомни, Ленка, лужа – это яма!» – и настоятельно рекомендовал по возможности объезжать водные преграды. Потому как в нашем отечестве с его двумя вечными бедами даже Нострадамус не угадал бы, в какой мелкой (курица вброд перейдет) луже на проезжей части может таиться Марианская впадина открытого канализационного люка. И я как-то влетела в такой криво посаженный в обечайку люк колесом, слава богу, на учебной машине, но ей, несчастливице, пришлось пройти ремонт, а мне – выслушать много запомнившихся на всю жизнь слов от Ивана Петровича. Собственно, тогда я и узнала, что в белорусском языке тоже есть матерные выражения, которые звучат так мило и забавно, что сердиться и обижаться не получается – смех разбирает.

– Тю, холера! – выругалась я любимым словечком незабвенного инструктора, услышав тревожный звон.

Он звучал со стереоэффектом – с двух сторон. Справа отчаянно сигналил возмущенный моим опасным маневром водитель маршрутки, слева, из кармана курточки, настойчиво требовал обратить на себя внимание телефон. Дождавшись, пока дорожная ситуация приблизится к штатной, я вытащила его и ответила на вызов.

– Елена Владимировна, привет, хотел еще утром тебе звякнуть, да все никак, а ты еще у себя? – забыв поздороваться, протараторил Таганцев.

– На полпути, – ответила я, не уточнив, какая из двух моих базовых локаций имеется в виду.

– Домой едешь? – сам догадался мудрый опер. – Отлично, туда мне даже ближе будет, через четверть часика подскочу. Подождешь меня на детской площадке?

– Почему нет? – Я развеселилась. – Мне так давно не назначали свиданий в песочнице!

Константин Сергеевич то ли смешливо фыркнул, то ли возмущенно хрюкнул и отключился.

Я благополучно доехала до дома. Припарковалась, вышла из машины и, привычно кренясь под тяжестью своей заплечной сумы, пошла к уже ожидающему меня Таганцеву.

Он сидел на лавочке у подъезда и на фоне кустов едва зацветшей черемухи смотрелся очень лирично. Ему бы еще бутылочку дешевого пива, гитару и выражение лица подобрее…

Но Константин Сергеевич был чем-то сильно озабочен. Он нервно притопывал ногой и из-под козырька надвинутой на лоб бейсболки смотрел на тряпки, развешенные на площадке для сушки белья, как на вражеские флаги.

Бабушка Скворцова, чьи просторные рейтузы и майки как раз парусили на веревках, наблюдала за озабоченным Таганцевым с беспокойством.

Она заняла позицию в окне своей квартиры на первом этаже и лежала грудью на подоконнике, опираясь на растопыренные локти, как готовый к стрельбе пулеметчик.

– Добрый вечер, Константин Сергеевич! – приветствовала я Таганцева, исполняя долг вежливости и заодно как бы ручаясь за него перед пенсионеркой Скворцовой.

Уж лучше так, чем дожидаться, пока она забурчит классическое «Ходють тут всякие, а потом у нас белье пропадает!» и оскорбит сотрудника органов правопорядка словом и делом.

С нее станется, Вера Дмитриевна у нас боевитая старушка: не далее как на прошлой неделе она скрутила и повязала пояском от халата агитатора предвыборного штаба какого-то кандидата в депутаты. У того, видите ли, были чернявые кудри и недобрый глаз – типичные, по мнению бабушки Скворцовой, приметы цыгана-конокрада. Тот факт, что из коней у нас во дворе одна деревянная лошадка-качалка на тугой и скрипучей тракторной пружине, Веру Дмитриевну не смутил.

– Здравия желаю, Елена Владимировна! – При моем появлении Таганцев вскочил и сдернул с головы бейсболку.

– Ой, что с тобой, Костя? – охнула я. – Ты стал похож на молодого единорога!

– Ну, спасибо! Это сегодня уже третья версия. – Опер снова нахлобучил бейсболку, спрятав свое налобное украшение – лоснящуюся красную шишку между бровями.

– А какие были две предыдущие? – поинтересовалась я, присаживаясь на лавочку.

– Банальные, – махнул рукой Таганцев. – Бандитская пуля и метка для снайпера. Опера, что с них возьмешь, – никакой фантазии!

– А на самом деле что? Если не хочешь, не говори. – Я сначала спросила, а потом спохватилась, что проявляю бестактность.