– Думаю, вам с Бобби надо познакомиться. Идем со мной.
– Я не хочу оставлять Уинтер.
– Это недалеко, в доме моих родителей в Бель-Эйр. Мы можем оставить номер телефона. Это важно, Марк.
– Здравствуй, Марк, – тепло улыбнулась Патриция Фитцджеральд, стараясь смягчить тревогу в его усталых глазах. – Как Уинтер?
Патриция осталась бы в больнице, с Уинтер, но ей надо было заботиться о другой жизни.
– Состояние стабильное, – ответил Марк, инстинктивно стараясь ободрить мать Эллисон. Но его мозг переспросил: «Стабильное?» Не совсем. Срочный перевод на искусственное дыхание был огромным шагом назад.
– Мама, мы приехали повидать Бобби.
Хорошо, подумала Патриция.
– В твоей комнате, спит.
Эллисон показывала дорогу. Когда они подошли к открытой двери, Эллисон пропустила Марка вперед. Бобби лежала на животе в мягкой колыбели из пуховых подушек и мирно, сладко спала, сложив крохотные губки в мягкую улыбку.
– Эллисон? – Глаза Марка наполнились слезами.
– Мы зовем ее Бобби, но полное имя Роберта, в честь ее бабушки. – Голос Эллисон дрогнул.
Марк осторожно разбудил Бобби и, взяв на руки, прижал к своей часто вздымающейся груди. Бобби заворковала, удивленная его теплом и глазами, и не обращала внимания на горячие слезы, которые падали ей на головку.
Эллисон вышла, оставив Марка поплакать без свидетелей, и спустилась к матери на кухню. Когда Марк в конце концов присоединился к ним, на руках он держал Бобби.
Патриция улыбнулась и очень мягко посетовала:
– Марк, мне потребовался целый час, чтобы убедить Бобби закрыть свои сапфировые глазки.
– Как это мило с вашей стороны, что вы о ней заботитесь, – пробормотал Марк.
Бобби – его дочь, и теперь он станет о ней заботиться. Марку нужно было и позаботиться о Бобби, и находиться рядом с Уинтер. Его усталый мозг не мог решить, как справиться с этими двумя задачами.
Патриция заметила измученный, тревожный взгляд молодого человека.
– Марк, оставь Бобби у меня. Мне очень нравится с ней заниматься. Если хочешь, можешь остановиться у нас.
– Я могу позвонить своей матери.
– Отлично. Я с радостью с ней познакомлюсь. Пожалуйста, передай ей, что она тоже может остановиться у нас. Мы с ней будем по очереди следить за Бобби и навещать Уинтер, хорошо? – Патриция собиралась настаивать, невзирая на любые возражения.
– Да. Спасибо вам, – едва слышно проговорил Марк. – Спасибо.
На третий день Уинтер сжала сильную руку, в которой почти все время покоилась ее ладонь, на четвертый день ее кровяное давление без лекарств держалось на нужном уровне, на пятый – из ее горла вынули трубку и она сама смогла ответить на вопросы Марка, прошептать ему слова любви, которые он не переставая нашептывал ей все эти пять дней.
– Я люблю тебя, Марк…
– Ты знаешь, как я на тебя сердит? – с любовью спросил Марк.
– Да, ты мне говорил. – Уинтер улыбнулась. Марк ругал Уинтер, как несколько лет назад она ругала лежавшую в коме Эллисон, с любовью и страхом. «Только попробуй покинуть меня, Уинтер! Как ты могла подумать, что я тебя не люблю, что ты мне не нужна? И когда же ты собиралась рассказать мне о Бобби?» – Я, вероятно, тоже продержалась бы до своего дня рождения. А потом позвонила бы тебе. Я все время думала об этом, сомневалась…
Марк остановил ее поцелуем, долгим, нежным поцелуем, все ей сказавшим, и наконец произнес:
– Никогда больше не сомневайся.
– Не буду.
– Руководитель практики сказал, что с начала июля мне устроят место здесь.
– Мы с Бобби хотим переехать в Бостон.
– Мы еще поговорим об этом.
– Да. – Уинтер улыбнулась. – Ты позвонишь мне, как только прилетишь в Бостон?
– Конечно. – Марк снова поцеловал ее, прощаясь, ему надо было успеть на самолет. – Ты поймешь, что это я, потому что первыми словами будут: «Я тебя люблю».
– Ах, Марк, я тоже тебя люблю.
Уинтер выписали из больницы на девятый день. Она с Бобби вернулась в поместье, Роберта Стивенс – в Сан-Франциско. Уинтер и Марк строили планы на всю оставшуюся жизнь, нежно шепчась через три тысячи разделявших их миль.
Через три дня после возвращения домой Уинтер сидела у себя на кухне вместе с Эллисон.
– Что произошло у вас с Питером, Эллисон? – спросила Уинтер. – Только не говори «ничего», потому что ты выглядишь как смерть, а у Питера голос, как у умирающего.
– Ты с ним разговаривала?
– Не о том, что случилось. Питер не станет об этом говорить. Он несколько раз справлялся о моем здоровье. Он не говорил о том, что у вас сложности, Эллисон, но все время спрашивал о тебе.
– И что ты ему сказала?
– Правду. Что выглядишь ты ужасно. Потерянной. Печальной. – Уинтер помолчала, потом участливо спросила: – Эллисон, может, расскажешь? Позволь мне помочь тебе.
– Нет, Уинтер, я не могу об этом говорить.
– Еще одно знаменитое быстрое и не подлежащее обсуждению решение.
– Уинтер…