Кратер Циолковский

Через несколько дней прибыли мы в Ольховку. Село бедное, жители поголовно сочувствуют партизанам. Ребята рады — можно отдохнуть, выспаться как следует, починить бельишко, помыться. И хотя о беляках тут ничего не слышали, держимся все равно настороже. Посты все время начеку.

Первая ночь прошла спокойно. А на вторую будят меня. Смотрю — один наш боец. Глаза страшные, встревоженные.

— Вот, — говорит, — какое дело. Доктор-то наш сбежал!

Я даже подскочил.

— Как так?

— А вот и сбежал. Лег я, значит, во дворе, на сене. Потом вдруг проснулся. Слышу — шорох какой-то… Присмотрелся и вижу: идет наш доктор, вроде крадется куда-то. Между прочим, одет. Сам старается держаться в тени. Потом вышел на улицу, вое так же крадучись перебежал дорогу и пропал в кустах. Подождал я немного — никого. Потом заглянул в хату, там все спят. Эге, думаю, дело неладно. И прямо сюда…

— А ты хорошо видел, что это доктор?

— Еще бы! Ночь-то лунная. К тому же он у нас один очкастый. Я так полагаю, выдаст он нас белым….

Я задумался. Бойцу велел не поднимать шума. А сам разбудил Игната, рассказал ему все. И никак мы не можем понять, что именно заставило Платона пойти ночью в тайгу. В то, что он мог струсить — не верилось. Слишком хорошо мы его знали. Да и в боях он себя героем показывал. И в то же время последние слова бойца вертелись у меня в уме. Неужели все поведение Платона было только ловкой маскировкой? Может быть, он хотел войти в доверие, а потом навести карателей на след отряда? Я осторожно высказал эту догадку, но Игнат хмурится. Не верит.

— Хорошо, — говорю, — спорить не стану. Но факт-то налицо! Что делать будем?

— Подождем. Утро вечера мудренее.

— А может, лучше поднять отряд по тревоге?

— Людей смешить? Пусть спят. К тому же сейчас искать его — что иголку в сене. Урман все скроет…

— А вдруг белые близко?

— Ерунда. А если что — посты тревогу поднимут. Доктор же все равно не знает их расположения. Он был весь вечер у раненых, а посты Фомин разводил.

Я вспомнил о недоверии, которое доктор почему-то испытывал к расторопному связному из города, но вслух ничего не сказал. Если бы я знал в тот момент, что случится через каких-то полчаса!

Мне не спалось. Вышел я во двор покурить. Стою, на луну поглядываю. Вдруг слышу — вроде выстрела где-то вдали. Прислушался — тихо. Померещилось, думаю. Долго еще стоял, потом замерз, повернулся, чтобы идти. И в тот же миг застучали со всех сторон пулеметы, захлопали выстрелы. Случилось самое страшное. В село ворвался отряд карателей.

Жаркий был бой. Но что могли мы сделать, если наши бойцы даже опомниться от сна не успели. А беляки совершенно точно знали, в каких избах спали партизаны. Подбегут к окнам — и гранатами. Не прошло и нескольких минут, как половины отряда словно не было.

Я и еще несколько бойцов залегли в канаве. Отстреливаемся кое-как. И вдруг меня словно молотом по голове. Перевернулся мир в глазах, и потерял я сознание.

Очнулся — ничего не могу понять. Лежу в каком-то сарае. Голова гудит, в ушах звон. А надо мной какая-то старушонка склонилась.

— Ожил, касатик? — спрашивает. — Слава тебе, господи!

— Где я, бабушка?

— Молчи, молчи, сынок. Солдаты ваши тебя сюда затащили. Схорони, говорят, комиссара нашего. А сами обратно.

— А бой кончился?

— Кончился, родимый. Всех ваших побили. Почитай, никого в живых не осталось. А ироды-то вроде дале пошли…

Только много дней спустя удалось мне узнать, что от всего нашего отряда уцелело человек пять-шесть. С трудом добрались они до города, передали в подпольный штаб о гибели отряда. Был среди них и тот боец, который приходил ко мне ночью. От него и стало известно, будто Платон Журко предал отряд…

А тогда я был уверен, что наши погибли все. Раненых беляки добили, а пленных расстреляли. Меня же, крепко контуженного гранатой, ребята во время боя затащили в ближайшую хату. Старуха-хозяйка и ее дочь сумели спрятать меня в сарайчике, хоть и рисковали головами.

Почти сутки я у них отлеживался. А потом поблагодарил своих спасителей, собрался я на рассвете направился в тайгу. Я решил обязательно добраться до города. Пошел вдоль дороги, прямо к югу. И не успел отойти от села, как встретился на полянке с Платоном Журко.

…Не знаю, что удержало меня в тот момент от выстрела. Я много думал за эти сутки о докторе, и такая к нему ненависть поднялась, что готов был задушить его своими руками. Шутка ли — весь отряд погиб из-за одного подлеца!

Платон сидел на корточках на берегу крошечного озерка, зачерпывал горстью воду и жадно пил. Его голова была повязана окровавленной тряпкой. Одежда в грязи, помята. Меня он не видел.

Сначала я ничего не почувствовал, кроме жгучей ярости. Но первая вспышка пропита, и сразу же появилось сомнение. Уж очень не походил Платон на предателя. Если бы он действительно выдал отряд, навряд ли бы я его здесь встретил. Он же должен был уехать с беляками, а не бродить по тайге, грязный и голодный. Нет, думаю, тут что-то неладно…

Вытащил на всякий случай оружие, подхожу ближе. Окликаю. Платон обернулся, узнал. На лице никакого испуга, наоборот, весь просиял.