Между тем нашим ногам сильно доставалось от перегретой почвы, а, кроме того, лапилли и бомбы угрожающе сыпались вокруг. Инстинкт самосохранения, уже с самого начала подстрекавший нас к бегству, в конце концов победил. Каждая секунда была новым испытанием для нервов, а опьянение красотой и грандиозностью картины тесно переплеталось с не оставлявшим нас ни на миг паническим страхом.
Застегнув сумки, мы повернулись спиной к котлу, который, наверное, пришелся бы по душе макбетовским ведьмам, и стали спускаться по внешнему склону. На полдороге, споткнувшись оба разом и растянувшись бок о бок, мы лежали и смеялись, как вдруг, оглянувшись назад, с радостью, не лишенной ужаса, увидели, как огромный столб огня вырвался из кратера и упал густым градом как раз на том месте, где мы стояли несколько минут назад.
Ньямлагира
Вулканический мир мрачен, его цвета: серый, темно-синий, коричневато-черный. Редкие светлые пятна (желтые, белые, охряные), отбрасываемые на общий фон отложениями фумарол, делают весь ансамбль еще более трагичным. Что же касается ярких или темно-красных оттенков и светлого золота расплавленной лавы, то вызываемое ими возбуждение всегда сопровождается безотчетной подавленностью.
Сутки, проведенные в подобного рода месте, хотя в общем и оставляют сильное впечатление, но все-таки уже после третьего или четвертого часа человеческому существу начинает становиться не по себе, хочется видеть воду, растения...
Поэтому, когда мы оставили позади Китуро и выступили в обратный путь через саванну, это было минутой настоящего облегчения. Даже африканцы-носильщики, хотя и не покидавшие относительно безопасного места лагеря, тоже очень оживились, их смех и болтовня становились все громче и громче. Правда, будь то вулкан или что-нибудь другое, они всегда очень рады вернуться домой; одна перспектива встречи с женой (или с женами), с батото (детьми) и индуку (друзьями) приводит их в веселое настроение.
Как всегда, Бугено – настоящий маленький рай: зеленые лужайки и синева озера чаруют взор, пожалуй, еще больше, чем яркость и пышность цветов.
Пришедшие из лесов африканцы рассказали, что у подножия Ньямлагиры происходят взрывы и там горит лес. По их словам, стада слонов бегут – верный признак катастрофы.
Даже без помощи бинокля с порога уже можно было видеть в указанном направлении огни, правда не очень значительные, зато многочисленные. До тридцати светлых точек (в бинокль ясно было видно, что это пламя) располагалось вдоль длинной прямолинейной зоны. Но как мы ни прислушивались, ничего не услышали, кроме отдаленного грохота Китуро. Ни звука взрывов, ни шипения газов.
Тем не менее мы с Ришаром решили на следующий день отправиться в район Ньямлагиры, рассчитывая раскинуть лагерь недалеко от вершины, а утром осмотреть спящий кратер, затем спуститься по противоположному склону и, пройдя лес, приблизиться к этой новой активной зоне.
Вышли в 10 часов 20 минут, прибыли в 15 часов. Промокли.
Подъем совершили по очень хорошей, уже давно служившей тропе. До 1938 года вулкан был в состоянии сильного извержения, и поэтому желающих наблюдать его было довольно много. Цилиндрический колодец с вертикальными стенками диаметром около 200 метров, в котором кипело лавовое озеро, прорезал дно обширного кратера. Собственно говоря, здесь не было кратера в строгом смысле этого слова, то есть воронки с жерлом, в глубине которого находится зона питания, а было то, что называется sink hole, провальный кратер, или кальдера.
С места, где стояло большое деревянное строение, в котором мы расположились, 200 метрами ниже вершины, ничего не было видно. Этот дом был построен для обсерватории Жана Верхогена, направленного сюда для наблюдения большого извержения 1938 года. Это извержение началось очень любопытным образом. Полковник Хойэр, занимавший в то время должность управляющего Национального парка, был его очевидцем. Много лет туристы и ученые в своих описаниях всегда упоминали присутствие в кратере озера огненно-жидкой лавы, но в 1938 году жидкая лава вдруг исчезла, как будто после непрерывной деятельности вулкан неожиданно заснул. Через несколько дней, по словам полковника Хойэра, толчки, сопровождавшиеся ужасными раскатами, начали сотрясать вулкан. Две огромные серии трещин образовались на склонах конуса: одна на юге, а другая на востоке; из них начали изливаться потоки очень жидкой лавы и устремляться вниз по склонам. В самой кальдере произошли обвалы, и вид колодцев значительно изменился. С неослабевавшей силой извержение длилось два года. Но затем вулкан опять вернулся в фазу покоя.
Уж не наступает ли ей конец?