Впереди, примерно в двух километрах от нас стоит подбитый украинский танк, задравший хобот ствола к небу. Он выглядит как обыкновенный монумент времен Отечественной войны, который должен стоять в селе, на постаменте, но никак не на обочине проезжей дороги. Мы не знаем, что с ним -- подбили ополченцы или просто бросили украинцы. Кроме нас, ополченцев здесь не наблюдается, а дядька Никита танки не подбивал. Ни сейчас, ни в прошлой мирной жизни.
Этот странный танк не дает мне покоя, тревожит воображение. А вдруг там кто-то прячется и наблюдает за нами? Или в нем, внутри лежат полувысохшие трупы? А может там есть накидка, которая подойдет для тента?
Я давно порывался сходить на разведку к этой груде металла, бывшей когда-то грозным и опасным оружием, а теперь бесполезной и никому не нужной, и думаю, что сейчас пришло самое время
-- Дядька Никита, я схожу до танка, гляну там. Может, найду тряпки?
Никита лениво поднимает голову -- он расположился на пустых мешках в тени деревьев, и делает разрешающий жест рукой. Говорить ему не хочется. Рядом с ним пристроился старший Безручко, а Николай сегодня отпросился до обеда по своим делам. Дисциплина на нашем блокпосту неважная. С другой стороны, слухов о нацгвардейцах, шарящих где-то поблизости, нет, чего терять время попусту?
Я отправляюсь к танку. Стараюсь идти по обочине и, хотя от ног поднимается пыль, покрывающая мои мокасины густым серым слоем, всё равно это лучше, чем топать по горячему асфальту. Автомат на всякий случай беру наизготовку, снимаю с предохранителя.
Несколько сот метров я иду довольно легко и бодро, но со второго километра напоминаю сам себе собаку в жаркую погоду -- хочется высунуть язык наружу и часто-часто мелко дышать.
Танк вырастает на моих глазах. Он серо-зеленого цвета, с башней обложенной ребристыми квадратами, словно чешуя рыбы. Я знаю, что это защита от гранатометов, так мне братья Безручко говорили. Однако квадраты от поражения не спасли. Оказывается, его не бросили, а всё-таки подбили и, судя по копоти за башней, попали в моторное отделение. Бушевавший пожар окрасил в чёрно-рыжий цвет всю заднюю часть железной машины.
Я приседаю на всякий случай -- вдруг внутри кто-то прячется, и на полусогнутых приближаюсь к танку, медленно обхожу его. Вокруг никого, никаких признаков пребывания людей -- ни живых, ни мертвых. Если кто-то и погиб, то могил поблизости, в пожухлой траве не видно, тела могли увезти с собой.
Перевожу дух, напряжение понемногу отпускает.
Итак, передо мной застывшая громада танка с задранным стволом, острыми ребрами граней защиты и открытыми люками на башне. Он похож на инопланетное существо, чутко прислушивающееся к голосу Вселенной. Кажется, что сейчас танк поймает сигнал, взревёт мотор, с металлическим лязгом закрутятся гусеницы, и он двинется по маршруту, известному только ему и далеким внеземным собратьям.
Осторожно и с оглядкой, я взбираюсь наверх. Моя мягкая бесшумная обувь почти не слышна. В тяжелых берцах, как у Коли Безручко, я сейчас бы походил на табун бегущих лошадей, звонко цокающих копытами.
Медленно заглядываю через люк башни вниз, предварительно засунув ствол автомата в темнеющее отверстие и чутко прислушиваюсь, готовый отпрянуть в любую минуту, едва услышу чужое шевеление. Но, судя по всему, внутри никого и уже давно, поскольку пыль засыпала серой пеленой железные внутренности. Мне хочется подурачиться, громко крикнуть: "Чисто!", как кричат вслух американские полицейские, обшаривающие дом преступника. Или постучать прикладом по корпусу железного монстра и услышать тяжелый звон изнутри. Но я сдерживаюсь и слегка критикую себя: "Меньше смотри чужих фильмов -- целей будешь!"
Из танка тянет запахом металла, гари, солярки и ещё чем-то не особо приятным. У меня нет с собой фонарика, и потому толком не рассмотреть, что там находится внутри. Придется залезать -- вдруг укры оставили что-то полезное. Но лезть следует осторожно -- сюрпризы не исключаются. Вообще сюрпризы дело хорошее, когда знаешь, что они собой представляют. Только я их не очень-то любил и в мирное время, а сейчас, на войне тем более. Особенно, если они могут быть связаны с минами-ловушками.
Я опускаю ноги в люк, проталкиваю внутрь своё тело.
Духота от нагретого металла окатывает тёплой волной, и я чувствую себя мокрым с ног до головы, словно одетым зашёл в горячую сауну. В танке тихо, но не так темно, как казалось, когда я был снаружи. Полумрак позволяет рассмотреть детали.
Присмотревшись, я вижу желтые снаряды, лежащие вповалку, грязную танкистскую куртку, окровавленные бинты с побуревшими пятнами крови. На полу валяется порванная в мелкие клочья оперативная карта. Как они уцелели в огне пожара мне непонятно. А может здесь укрывался кто-то совсем недавно?
Внимательный осмотр показывает мне, что материала, брезента или длинного полога, подходящего для моей задумки, здесь нет. Со лба падают крупные капли пота -- несколько упало на порванную карту.