Читаем Краткая история белковых тел (СИ) полностью

Об этих ребятах я видел сюжет по телевизору: кто-то из них был серьезно ранен, некоторые лишились рук или ног, но они не выглядели неудачниками, людьми, проигравшими войну. И меня с необъяснимой силой тянуло к ним. Словно там, под огнем, я был настоящим человеком, не аморфным телом, хныкающим от любой проблемы, не офисным планктоном, озабоченным в каком ресторане спустить бабки или где потусоваться в летнем отпуске. Я понял именно там, что война создает особое братство из тех людей, которые ежеминутно рискуют жизнью и потому понимают её настоящую ценность.


Скептически прислушиваюсь к своим мыслям. Они кажутся мне, при некотором размышлении, немного высокопарными, пафосными, словно я выступаю на патриотическом митинге как заматерелый оратор-популист.

Война - это плохо, вот, что важно, а не братство, не чувства, не ностальгия.


Возле больницы, куда мы добрались пешком, был разбит небольшой скверик. Пользуясь последними теплыми днями, больные выползли наружу, расселись на скамейках, вели неторопливые беседы друг с другом. Повсюду мелькают светло-синие больничные халаты, казавшиеся каплями дождя, стекающими с желтой листвы. Эти халаты вызывали у меня странные ассоциации с тем самым полем подсолнечника возле села Засечное, желтым полем, утонувшем в голубом небе.

Добровольцев из Донбасса я обнаруживаю сразу, едва мой взгляд запечатлевает открывшуюся картину. Два парня в больничных халатах - один в инвалидной коляске без ноги, а второй с перевязанной рукой, висевшей на ремне, - сидели неподалеку.

- Вон они, - показываю на них Лизе, и чтобы её не смущать, продолжаю, - ты постой здесь, я сейчас с ними поздороваюсь и дам денег.

- Нет, я с тобой! - вдруг упрямится девушка.

- Ну, пойдем!

Мы подходим к парням, останавливаемся. Добровольцы с удивлением смотрят на меня, и я достаю деньги - несколько тысячных бумажек, отдаю им с широкой улыбкой.

- Выздоравливайте, хлопцы!

Хочется еще что-то добавить, но внезапно у меня перехватывает горло от волнения, и я судорожно кашляю. Ополченцы берут деньги, всё так же удивленно глядя на меня и Лизу, и я вдруг с неудержимой силой чувствую, что меня тянет обратно в Донецк, на войну, что там мое место.

Мы отходим и встаём неподалеку.

- Не знала, что ты у нас благотворитель, - то ли насмешливо, то ли всерьез роняет Соснина, и я обнаруживаю на её губах опять ту же пренебрежительную усмешку, которая так меня всегда раздражала.

"Лиза возвращается к жизни, - констатирую я. - Хищники не скатываются до уровня белковых тел. Даже душевно раненые".

- Просто захотелось помочь, - говорю в оправдание, словно меня кто-то принуждал оправдываться в хороших поступках.

- Мужики, достал!

Я оглядываюсь на громкий возглас и замечаю, что к ополченцам подходит третий, то же в больничном халате, с бутылкой водки в руке.

- Может, и ему подкинешь бабок? - насмешливо осведомляется Соснина.

Переступаю с ноги на ногу и не знаю, что предпринять. Однако мои сомнения рассеивает случайный больной, проходящий неподалеку. Увидев донецких бойцов, он реагирует весьма неожиданно:

- Вот алканавты - с утра пораньше!

- А что каждый день закладывают? - интересуется Лиза, иронично поглядывая на меня.

- Как попали в больницу после аварии - так и не просыхают.

- Какой аварии? - недоумеваю я, - в Донецке?

- Послушайте, молодой человек, откуда Донецк, причем тут Донецк? Это ремонтная бригада. Они работали в области на теплотрассе и, там у них что-то приключилось по пьяни, вот и попали сюда.

- Спасибо! - тихо бормочу, испытывая стыд за свой гуманитарный порыв, но Лизе ничего не объясняю. Она берет меня под руку, и мы чинно удаляемся. Когда отходим подальше, Соснина не выдерживает и прыскает:

- Молодец Данила, хорошо помог Донбассу!

- Ошибка вышла. Бывает! - вздыхаю я и оглядываюсь. На скамейке воссоединившаяся тройка в халатах вершил свой революционный суд над бутылкой водки.



21.



В середине ноября пошел первый снег. Он сыпал крупными мокрыми хлопьями, прилипал к одежде, к тротуарам и проводам. Под мокрым снегом еще теплая земля хранила незамерзшие лужицы, в которые я пару раз опрометчиво ступал черными кожаными туфлями. Они, как водится, промокли, и я порадовался, что на новой работе поставил под тумбочку сменную обувь. Сегодня придется переобуваться.

За это время я нашел работу. Особо не напрягался - забросил резюме в интернете на пару-тройку сайтов и получил подходящее предложение. Теперь занимаюсь транспортной логистикой в сетевой продуктовой компании. Доставка грузов, разгрузка. Обыкновенная работа.

Несколько раз у меня возникало желание позвонить Ане - той девушке на велосипеде, написавшей на дверном стекле моего "Шевроле" свой номер губной помадой. Этот номер я сфотографировал и иногда поглядывал на размашистые красные цифры, просто так, от нечего делать.

Номер вел меня к новой встрече, с которой обычно все закручивается, как закрутилось с Лизой, когда начал с ней работать в одном офисе. Но тогда у меня были связаны руки. Теперь развязаны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза