Краткая история быта и частной жизни

Вернувшись в Соединенные Штаты, он стал ландшафтным архитектором на Лонг-Айленде и наконец занялся архитектурой в Нью-Йорке, однако ему пришлось оставить это дело, когда власти узнали, что он нигде не учился по специальности «архитектор» — «даже не окончил соответствующих курсов», по словам одного удивленного журналиста, — и, разумеется, не имел лицензии. Поэтому в 1918 году он переехал в Палм-Бич, Флорида, где не так придирчиво интересовались квалификацией архитектора, и начал строить дома для очень богатых людей.

В Палм-Бич Эддисон подружился с молодым человеком, которого звали Пэрис Сингер (он был одним из двадцати четырех детей магната швейных машинок Исаака Зингера). Пэрис был художником, эстетом, поэтом, бизнесменом и обладал большим весом в невротическом мире светского общества Палм-Бич. Мизнер спроектировал для него клуб «Эверглейдс», который тут же стал самым недоступным заведением к югу от линии Мейсона — Диксона[68]. Вход туда разрешался только тремстам членам клуба, которых Сингер лично и безжалостно отбирал. Так, он изгнал из клуба одну даму, потому что ее смех показался ему раздражающим. Когда ее подруга стала молить его о снисхождении, Сингер сказал ей, чтобы она не лезла не в свое дело, иначе он прогонит и ее. Подруга решила больше ему не докучать.

Мизнер закрепил свой успех, получив от Евы Стотсбери заказ на «Эль Мирасоль», дом поистине необъятных размеров (один лишь гараж вмещал сорок автомобилей). Это строительство могло длиться бесконечно, поскольку каждый раз, когда какой-нибудь другой богач грозился построить в Палм-Бич нечто более грандиозное, миссис Стотсбери просила Мизнера «сделать что-нибудь», чтобы «Эль Мирасоль» остался непревзойденным.

Тут стоит уточнить, что таких архитекторов, как Эддисон Мизнер, мир еще не видел. Он не верил в чертежи и выдавал растерянным рабочим весьма приблизительные инструкции, употребляя такие выражения, как «примерно такой высоты» и «вот где-то здесь». К тому же Эддисон был печально известен своей рассеянностью. Иногда он пытался установить дверь, которая открывалась бы в глухую стену или, как случилось однажды, прямо в дымоход.

Хозяин симпатичного нового лодочного ангара на озере Уорт вступил во владение заказанным объектом и только потом обнаружил, что у сооружения имеются лишь четыре глухие гладкие стены и ни одной двери. В доме клиента, которого звали Джордж С. Расмуссен, Мизнер забыл построить лестницу, так что пришлось прилаживать ее с внешней стороны, у наружной стены дома. Мистеру и миссис Расмуссен приходилось надевать плащи, если они хотели в дождь перейти с этажа на этаж в собственном доме. Когда Мизнера спросили, как он мог допустить такую оплошность, тот, по слухам, ответил, что ему наплевать и что вообще Расмуссены ему с самого начала не нравились.

Согласно журналу The New Yorker, клиентам Мизнера приходилось покорно соглашаться со всеми фантазиями архитектора в отношении их нового дома. Они выдавали ему чек на кругленькую сумму, не беспокоили его год или больше, а по возвращении принимали во владение готовый дом. Они не знали заранее, что это будет — асьенда в мексиканском вкусе, венецианский готический дворец, мавританский замок, а может, дерзкое сочетание всех трех стилей. Мизнер питал особое пристрастие к старинным итальянским палаццо и нарочно «состаривал» собственные творения: просверливал в дереве ручной дрелью искусственные червоточины, портил стены искусственными пятнами — как будто на этом месте разросся какой-нибудь непонятный, но живописный грибок эпохи Возрождения.

Когда его мастера заканчивали делать какую-нибудь добротную вещь — каминную доску или дверную притолоку, — он частенько брал в руки молоток и откалывал угол, чтобы придать изделию дух почтенной старины. Однажды он с помощью негашеной извести и шеллака состарил кожаные кресла в клубе «Эверглейдс». К несчастью, тепло тел гостей до того согрело шеллак, что он стал липким и несколько человек намертво приклеились к сиденьям. «Я всю ночь отдирал светских дамочек от этих проклятых кресел», — вспоминал клубный официант несколько лет спустя.

Несмотря на все странности, Мизнера весьма ценили. Порой он работал сразу над сотней проектов и, насколько известно, проектировал больше одного здания в день. «Некоторые знатоки, — писал The New Yorker в 1952 году, — ставят его «Эверглейдс» в Палм-Бич и его «Клойстер» в Бока-Ратоне в один ряд с самыми красивыми сооружениями Америки». Архитектор Фрэнк Ллойд Райт был восторженным почитателем Мизнера.

С течением лет Эддисон Мизнер становился все более упрямым и эксцентричным. Его видели в магазинах Палм-Бич в одном только домашнем халате и пижаме. Он умер от сердечного приступа в 1933 году.