Краткая история династий Китая

У Чжуан-цзы, первого выдающегося даосского писателя, историческая информация которого считается безупречной, есть интересный отрывок, в котором говорится о том, как на постоялом дворе конфуцианец встретился с Лао-цзы и попал под его влияние.

Когда он [чиновник] прибыл на постоялый двор, все, кто там был, вышли его встречать. Хозяин вынес ему циновку, жена хозяина подала полотенце и гребень. Постояльцы уступали ему дорогу, даже повар отвлекся от приготовления еды. Но когда пришло время уезжать, наставления Лао-цзы изменили его настолько, что постояльцы позволяли себе спихивать его с циновки²⁰

.

Конфуцианство и даосизм — противоположные, но при этом взаимодополняющие учения. Они представляли город и деревню, практическое и духовное, рациональное и романтичное. Образованные китайцы на протяжении многих столетий разумно приспособились жить в согласии с обоими. Удачно подмечено, что чиновник становился даосом, когда политическая ситуация в столице располагала его к тому, чтобы уехать в деревню, где он мог проводить время в занятиях живописью и размышлениях, и возвращался в столицу конфуцианцем, когда ситуация изменялась настолько, что он мог вновь рассчитывать на место в администрации.

Конфуцианство и даосизм просуществовали поразительно долго, однако была еще одна, более радикальная система мышления, которой удалось стать первой победительницей в этом своеобразном соревновании философских школ — система, которая в разных источниках называется легизмом или реализмом. Она предлагала собственное решение в борьбе с беззаконием — введение строгих законов. Тогда как другие направления китайской философии полагались на совершенствование природы человека, легизм трезво оценивал мир и сосредотачивал свое внимание на несовершенстве человека. Легисты признавали, что добрый чиновник предпочтительнее, нежели чиновник злой, однако добрых чиновников слишком мало для того, чтобы принимать их в расчет. Корысть — единственный и неизменный фактор человеческой жизни, фактор, который мог стать основой политики государства. И предписаниях легизма подобный чрезмерно рациональный подход выглядит достаточно ново. В III веке до н. э. Хань Фэй-цзы писал:

Изготавливающий экипажи, создавая новые изделия, надеется, что люди станут богатыми и высокопоставленными. Плотник, выпиливая гробы, надеется, что люди станут умирать все чаще и в более раннем возрасте. Это происходит не потому, что изготавливающий экипажи — добрый человек, а плотник — злодей. Дело в том, что если люди не будут богатеть, то экипажи не будут продаваться, а если они не будут умирать, то не будут продаваться гробы. У плотника вовсе нет чувства ненависти по отношению к другим, он просто зарабатывает на чужих смертях²¹.

Приведшее к такому безжалостному заключению, это откровенное признание корыстной природы человека становится менее привлекательным. Жадность и страх — основные мотивы поведения людей, и государство должно пользоваться этим, применяя жесткую систему поощрения и наказания. Поощрялись те, кто четко выполнял предназначенную им работу; те же, кто уклонялся от нее, сурово наказывались (и, как обычно бывает в подобной системе, сделать больше отведенной работы было так же плохо, как и сделать меньше, поскольку «за переработку никто не поощрял»²² — вот крайности системы массового подчинения). Что же касается баланса между поощрением и наказанием, то в раннем легистском трактате — «Книге правителя области Шан» — четко написано: «одно поощрение на девять наказаний», что оставалось неизменным правилом всей системы управления. Хорошей администрацией считалась та, которая приносит прибыль своему государству, или — говоря более конкретно — выгоду правителю. Правитель среди своих подданных выделяет два типа людей: крестьян, благодаря которым государство богатеет, и солдат, которые государство защищают. Торговцы, к которым китайцы всегда относились с подозрением, в таком государстве были излишни, так же как и ученые. «Двор, заполненный людьми, рассуждающими о правителях древности и твердящих о щедрости и праведности, не может избежать беспорядков»²³. Нет никакой нужды в книгах или учителях, поскольку чиновники могли самостоятельно передавать свои знания последующим поколениям. Таким образом, форма правления в государстве становится тоталитарной, вплоть до деспотизма: «Наказание рождает силу, сила рождает могущество, могущество рождает величие, величие рождает добродетель. Добродетель ведет свое происхождение от наказания»²⁴, — говорится в «Книге правителя области Шан».