Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви

Правительство с какою-то необъяснимою жутью боялось, как бы на Рогожском Кладбище не водворились священники Белокриницкого рукоположения. Вероятно, николаевский трепет перед этим священством заразил и само правительство. Особенно трепетал правительствующий Синод. Митрополиту же Филарету появление одного какого-нибудь священника этого рукоположения казалось чрезвычайным ужасом. Над Рогожским Кладбищем действительно навис настоящий ужас сыска, шпионства, непрерывных обысков и разного рода выселений с него мирных жителей. Смотрителю Мозжакову по Высочайшему распоряжению от 15 декабря 1854 г. было приказано: принять деятельные меры к отысканию "старообрядческих духовных лиц" (конечно, писалось злобно и ругательски неприлично, хотя и царем: "раскольнических лжедуховных лиц")[279]. Разумеется, Мозжаков, как подобострастно выражается профессор Субботин, "исполнял свои обязанности с беспримерным усердием": "...все старания он прилагал к тому, чтобы поймать появившихся в Москве, за стенами кладбища, австрийских попов и самого их архиепископа Антония Московского". Кладбище было окружено густой сетью шпионов и доносчиков. Даже единоверческие духовные лица занимались шпионством: единоверие на Кладбище было штабом шпионства и доносов. Справедливо говорит Субботин, что "время, когда Мозжаков был смотрителем Кладбища и доныне вспоминается рогожцами, как одно из самых тяжелых"[280]. Мозжаков сам рапортовал правительству: "Приняты были мною самыя строгия меры, вследствие коих не только сам я, но и чрез агентов своих, должен был следить за всяким шагом раскольников"[281]. Если сам глава шпионов и охотников на старообрядцев считает свои меры "самыми строгими", то можно себе представить, что это были за меры и в какой убийственной атмосфере жили московские старообрядцы, если каждый шаг их контролировался шпионскими и всякого другого рода средствами и мерами. Помимо мер, которые тогда считались законными и которые были даже Высочайше предуказанны и утверждены, Мозжаков применял к старообрядцам и другие меры и средства, которые даже и по тогдашним бесправным временам признавались незаконными и своевольными. Государственный чиновник Лонгинов перечисляет их в своем официальном рапорте г-ну московскому губернатору. "Я нашел, пишет он, на Рогожском Кладбище раскольников и их имущество жертвами самых произвольных распоряжений" В то время старообрядцев прихожан Рогожских храмов насчитывалось 30 тысяч, да призреваемых в рогожгких богадельных палатах содержалось более 600 человек. Единоверцев же числилось лишь полторы тысячи душ, причем не все они были московскими жителями, следовательно, не были кладбищенскими прихожанами. Призреваемых же единоверцев было не более 25 человек. Лонгинов фактически доказывает, что цифра единоверцев в полторы тысячи человек "есть мечтательная и существует только на бумаге". На самом деле их было очень незначительное количество. И тем не менее, огромное количество старообрядцев, которые на свои личные средства содержали всех призреваемых и все Кладбище, "считалось ничем в сравнении" с небольшой кучкой единоверцев. Последние "часто против всех правил справедливости оказывались правыми", а старообрядцы, "запуганные принимавшимися против них частными и общими мерами, виновными, переносили придирки, обиды и гонения". Вслед за отобранием от них часовни для единоверцев, у них была отнята и одна богадельная палата на сорок человек совершенно "своевольно и в противность воли строителя оной и его сына", а больные этой палаты переведены были в другие. Захватывали единоверцы и частные дома старообрядцев и размещали в них то своих призреваемых, то свой приют. Самоуправно забирали в Рогожских храмах церковные книги, дорогие облачения и другие церковные принадлежности. Наконец, последовало, как выражается официальный рапорт, "неслыханное самоуправство в запрещении старообрядцам отправлять в часовнях Кладбища службы". Всякое богослужение прекратилось в этих храмах. Затем последовало строжайшее распоряжение о применении к старообрядцам закона о купеческих гильдейских повинностях. От старообрядцев-купцов отбирались все купеческие права, а с ними и все права по воинской повинности, коими пользовались их дети и внуки. Они превращались в бесправных людей: им предстояло разорение и гибель их предприятий и дел, а также расстройство и семейного положения. Но они все это могли сохранить лишь присоединением к единоверию. Вот и пошли массовые присоединения купцов к единоверию: в виду того, что 1 января 1855 г. кончался срок о приписке к купеческому сословию, в два последних дня декабря - 30 и 31 - присоединились к единоверию 341 человек гильдейцев-старообрядцев. Конечно, присоединение это было лишь на бумаге, многие присоединенные в глаза не видели единоверческого священника, присоединявшего их, они получили от него через какое-либо другое лицо (сына, приказчика) лишь свидетельство о присоединении, которое нужно было представить в купеческую управу. Тем не менее, самому Рогожскому Кладбищу грозила гибель: вследствие такого огромного количества присоединенных его объявило бы правительство просто единоверческим. Но, выражаясь словами профессора Субботина, "по неведомым судьбам Промысла Божия", пекущимся о Церкви Христовой и о гонимых чадах ее, внезапно скончался император Николай Павлович - 18 февраля 1885 г. Старообрядцы сразу же вздохнули свободнее, как и вся великая страна - Россия. Пошли перемены в правительстве. Жестокий, своевольный и крайне несправедливый смотритель Кладбища Мозжаков был удален с этой должности и заменен новым чиновником, выше упоминавшимся М.Н. Лонгиновым, камер-юнкером, довольно известным литератором, человеком в высшей степени справедливым, честным и гуманным. Вскоре последовало и разрешение старообрядцам Рогожского Кладбища восстановить так долго не совершавшееся богослужение в кладбищенских храмах. Разрешение это выражено в отношении министра внутренних дел на имя московского губернатора, графа Закревского, от 15 января 1856 г. В следующее же воскресенье старообрядцы собрались в огромном количестве в своем зимнем храме, чтобы принести благодарственное Господу Богу служение по случаю такой радости. Как же не радоваться, как не ликовать: русское правительство разрешило русским же людям молиться Богу в своих родных храмах.