Краткая история Германии

Эта открытость в центре Берлина походила на тот духовный ландшафт, в котором совершенно неожиданно оказалась Германия. Только теперь стало понятно, как удобно можно было устроиться в послевоенном мнимо стабильном мире. Интеллектуальные дискуссии о прошлом и будущем Германии и Европы велись на фоне политической конъюнктуры, в условиях которой действительные изменения были связаны с Третьим миром, в то время как обе гегемонистские мировые системы Северного полушария, как два скорпиона в бутылке, взаимно заблокировали друг друга, сцепившись в длительной неподвижности. Между ними находились две Германии, забетонированные двояким образом — с одной стороны, из-за их фронтового положения в «холодной войне», с другой — из-за их особой исторической ответственности за ставший возможным послевоенный порядок.

Исходя из этого, открывались особые перспективы как для понимания немецкого прошлого, так и для будущего. История германского национального государства завершилась в ужасе и позоре. Будущее заключалось, по мнению одних, в идеалистически вымышленной Европе, которая часто имела мало что общего с действительным Европейским сообществом. Другие видели это будущее в романтической идиллии регионов и малой родины. Конституционный патриотизм германской федерации, который должен был заменить традиционные национальные связи, оставался еще некоей конструкцией в головах немногих умных людей. На протяжении сорока лет в диспутах о немецком прошлом существовало широкое согласие в одном пункте. Национальное государство немцев считалось проверенным историей проектом, отвергнутым за непригодностью.

Обстоятельства изменились быстро, радикально, неожиданно и так, что случившееся до сих пор едва понято. В связи с изменениями, происходившими в Европе, немцы получили шанс второй раз основать свое национальное государство. Вопреки практиковавшемуся на протяжении многих десятилетий официальному пафосу воссоединения никто в действительности не думал о новом германском государстве и редко кто стремился к его созданию. Теперь немцы оказались снова в открытом поле, как и гуляющие над бункером фюрера в центре Берлина. В этой ситуации появляется необходимость обратиться к историческому опыту. Напрямую возникает историческая параллель как с открытостью европейского будущего, так и с новым объединением «немецких земель», les Allemagnes[79], как говорят французы, в новую Германию в центре Европы. Представляется, что на повестке дня стоит возвращение XIX столетия, точнее, возвращение той ситуации, которая существовала непосредственно после краха наполеоновской империи, перед новым укреплением европейского равновесия в результате Венского конгресса.

Тогда идея немецкой нации в ходе конфронтации с французским национализмом распространилась в немецкоязычной Центральной Европе. На гребне массового воодушевления, порожденного освободительными войнами, она превратилась в чувственно воспринимаемую действительность. До создания современного национального государства, которое уже было у французов или англичан, казалось, оставался всего лишь шаг. Однако создание этого государства заставило себя ждать. Оно вновь и вновь казалось осязаемо близким, чтобы затем вновь и вновь — в соперничестве между Пруссией и Австрией, в проявлении эгоизма отдельными государствами и их властителями, но прежде всего под давлением остальных европейских государств — улетучиваться в сферу иллюзорного. К сказанному следует добавить то, что было названо «германским вопросом»: каким должно быть устройство этой Германии, какие границы она должна иметь, каковы ее задачи и какую роль в Европе она должна играть — все это оставалось совершенно неясным. Основание государства на малогерманской основе с помощью прусских штыков и в виде союза германских князей произошло в 1871 г. почти случайно, став прежде всего следствием того, что европейский концерт временно замолк, а между фланговыми державами Англией и Россией в результате Крымской войны существовали расхождения. О предопределенном пути к германскому единству не могло быть и речи.

Так что же, в общем и целом крут замкнулся? Мы снова стоим там же, где стояли когда-то? Позади нас — крах дуалистической системы гегемонии, перед нами — нечеткая перспектива новой и более высокой роли немцев в перестраиваемой Европе? Сложилась ли опять ситуация, в которой национальные амбиции немцев могут быть удовлетворены только за счет европейских соседей? И не берутся ли снова мыслители нации, философы, но прежде всего историки за то, чтобы исходя из исторического опыта, обосновывать национальный путь, который следует совершать в одиночку, и тем самым создавать мифы, способствуя формированию нового и рокового немецкого самосознания? Является ли немецкая история всегда возвращением к одному и тому же?