Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет

• Миркин Я., Лебедева К. (2018). Феномен связанной динамики в глобальных финансах (Россия, Бразилия). Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 11 (1). С. 155–169.

• Миркин Я., Добашина И. (2017). Синхронизация движения капиталов: Россия и Бразилия. Экономическая наука современной России. 79 (4). С. 58–63.

Кем мы стали под стрессами?

Кто мы — российский народ?

В. Кандинский

Мы все — выжившие, дети выживших. Дети детей, а они еще — детей крепостных, приказчиков, дворянских родов, эсеров-террористов, старообрядцев, чинных купцов, владельцев поместий, кухарок, комиссаров, старинных профессоров, металлических рабочих, чекистов, а больше всего — просто крестьян, медленно перемещавшихся туда, где сытно.

Мы — разные. Кто только не гудит в нашей крови. Мы даже не похожи друг на друга. Люди с Дикого Поля, люди с Урала, люди — архангелы с северов, люди Ельца — они перемешались. Доктор Жоров, великий врач, Исаак, сын Соломона, женившийся на княжне из дома Романовых, Елене Петровне Романовой.

Мы — драгоценный материал, мы — те, кого пропустила через себя и выжала, как мясорубка, история. И это значит, что мы можем всё, если хотя бы на минуту представить, что мы свободны, мы рациональны, мы избавились от прошлого, мы смотрим только в будущее — и смотрим вместе, а не порознь. Быть изменчивым, быть быстрым, быть основательным — быть всем вместе, не особенно надеясь на государство. Не мы для государства, а государство для нас.

Есть ли на это надежда? Есть ли хотя бы какой-то шанс для быстрого, моторного общества? Есть масса людей, которые скажут, что, конечно, нет. Но надежда есть всегда. Вдруг из-под шлака, из-под навалившейся массы проглянет сила тех, кто умен и рационален, хотя бы отчасти чистосердечен, и она всё изменит.

Так случилось в Китае, нашелся Дэн Сяопин (он был не один). Но Китай нам не указ. Или все-таки указ? Способность меняться, делать неожиданные повороты всегда перед нами, и пока никто ее у нас, как у общества, не отнял.

Кто мы еще?

Мы — народ, освоивший и удержавший 1/9 земной суши. Мы — № 1 в мире по запасам ресурсов (лес, вода, топливо, металлы). Мы — один из самых вооруженных народов мира.

Но в то же время мы — те, кто в большинстве своем не имел семейной собственности. Кто не успел ее создать между выходом из крепостного владения и входом в диктатуру пролетариата.

Мы — любители государства и крупных структур. Мы любим к ним прикрепиться, мы прячемся под ними, но на самом деле не надеемся ни на кого и живем так, как будто мы одиночки. Не верь, не бойся, не проси. Никто не поможет. Защити себя сам.

Наш знаменитый коллективизм — внушенный нам с детства. Наша особая духовность и соборность — выдумка. Они оборачиваются самым отчаянным индивидуализмом, гораздо худшим, чем в «золотом миллиарде». Это коллективизм служилого человека. Подчинения интересам государства, а не общества. Служения власти, тоннам, баррелям, мегаваттам. Качество жизни — по остаточному принципу. Россия — на 96–100-м месте в мире по продолжительности жизни (2021).

Община как основа всего? Знаменитый Глазычев: «С какого времени существует крестьянская община? … Сельская община насаждается барабанным боем и порками в начале 19 века, как неизбежно необходимый способ переложения… работы по сбору податей и недоимок на народонаселение, экономя… на жалованье низовых чиновников… Община насаждалась искусственно поверх реальной традиции всех архаических обществ — так называемых помочей».[42]

Но есть стойкость, есть доброта и мягкость, есть сила выстоять в самые тяжкие времена, встать всем вместе и не согнуться. Победить, совершить чудо.

Мы родом из государства, расходовавшего людей как ресурсы. Не рассчитывая особенно на будущее, мы веками строили не дома, а времянки, и все, что осталось от жизни пятивековой давности, — не каменные города, а церкви, монастыри да царские дворцы.

Мы не думаем о дальнем будущем, хотя изводим тонны бумаги на проспекты и перспективы. Мы просто живем, понимая, что «здесь и сейчас» намного важнее, чем «где-то и потом». Мы создали великую культуру. Все остальное — краткосрочно и будет смыто волной времени через 50–100 лет.

Мы — народ заборов. Мы отгораживаемся друг от друга, возводим заборы в три этажа, мы создаем закрытые пространства, потому что в открытости — слабость и риски. Так устроена жизнь.

Мы, как служилые люди — вороваты, но готовы отдать последнюю рубашку. Мы не считаемся с деньгами, мы разбрасываемся деньгами, мы чудовищно, сюрреалистически иррациональны, вечно наказывая самих себя.

Мы бываем жестоки. Доля тех, кто хотел бы часто или иногда «перестрелять всех, из-за кого жизнь в стране стала такой, какова она сейчас», никогда не опускалась ниже 45–46 % в 1995–2011 гг.[43]