Краткая история смерти

Когда ветер дул что есть сил, казалось, что в мире нет других звуков, но, как только он стихал, Лори слышала скрип снега под ногами, шуршание полозьев, а иногда нечто вроде выстрела, когда где-то вдалеке от мороза трескались куски льда. В темноте все казалось громче, чем на самом деле. Одежда прикасалась к телу со звуком, напоминавшим треск битого стекла. Пот не испарялся на холоде, но впитывался в ткань и быстро замерзал. После пятнадцати минут ходьбы рубашка и штаны переставали гнуться, а через полчаса замерзали тысячами складок. Лори с трудом сгибала конечности, и тогда с груди и с ног градом сыпались кусочки льда, скапливаясь на поясе и в отворотах штанин, в том месте, где они были заправлены в ботинки. Она допустила ошибку, когда сняла одну из перчаток, чтобы достать компас, — и обморозила кончики пальцев. Ночью, в палатке, приходилось ждать, пока одежда оттает, прежде чем раздеться, а потом Лори наблюдала, как вещи лежат на полу, исходят паром и обмякают складка за складкой, тихонько шурша и распрямляясь от тепла. Они не всегда успевали просохнуть, когда она просыпалась, и порой, как только Лори выходила наружу, ткань снова замерзала. Она собирала палатку, удостоверившись, что ее тело уже приняло положение, удобное для ходьбы в постромках, — она усвоила этот урок, когда на ней замерзла рубашка, и до конца дня Лори шагала, неловко свернув голову набок. Не было никакой возможности раздеться, чтобы исправить ситуацию, поэтому пришлось так и идти, пока восемь часов спустя Лори не остановилась, чтобы поставить палатку.

Залив обрел форму и вновь ее утратил, бесчисленное множество раз замерзнув и оттаяв. Он следовал за постепенным подъемом и спуском плоскогорья, прорезанного случайными ручьями. Эти ручьи протекали в трещинах — иногда достаточно узких, чтобы Лори могла перебраться, а иногда нет. Каждый раз, подходя к очередному разлому, она удлиняла постромки, снимала лыжи и смотрела, удастся ли перепрыгнуть. Если нет — а так случалось часто, — она шла к сужающемуся концу, туда, где трещина заканчивалась: там был прочный лед, а временами — просто мостик из слежавшегося снега.

Она быстро научилась распознавать подобные мостики по звуку под ногами — глухому «тук». Снег висел над пустотой, и Лори постоянно боялась, что он подломится, когда она по нему пойдет. Впрочем, ей везло. Она часто проваливалась в снег по щиколотку или по колено, но всегда могла выбраться.

«Плавники» снегохода были выдвинуты на полную длину, и он преодолевал трещину самостоятельно, как только Лори вновь начинала тянуть. Впрочем, становилось все труднее и труднее тащить сани. Холод, двенадцать (а то и больше) часов перерыва между завтраком и ужином, от одной еды до другой, непрекращающиеся усилия, которые требовались, чтобы брести по сугробам, давали о себе знать. С каждым днем Лори чувствовала себя все слабее. Колени подгибались, она сбивалась с ритма дыхания.

На пятый день — спустя восемь дней после ухода со станции — надо льдом сгустился плотный, темный туман. Фонарик в таких условиях был бесполезен, его свет отражался от сплошной белой стены. Туман венчала луна, похожая на маленькую пуговку, унылая и безжизненная, слишком тусклая, чтобы осветить землю. Лори вообще бы ее не заметила, если бы не посмотрела вверх.

Она уже несколько часов слепо брела вперед, пытаясь прощупать изменяющиеся очертания почвы сквозь подошвы ботинок. Спуск или подъем? Насколько скользок снег и насколько толст его слой? Это кромка трещины или просто обвалившийся край борозды? Лори каждые несколько минут смотрела на компас, чтобы убедиться, что она не сбилась с курса. Нужно было идти по прямой.

День почти закончился, когда впереди показался кусочек неба. Сначала — просто отверстие в форме чаши, сквозь которое проглянули немногочисленные тусклые звезды, но потом туман расступился, раскрылся, как будто кто-то расстегнул гигантскую молнию, и через прореху полилось лунное сияние. Лори заторопилась вперед, навстречу свету, упираясь лыжными палками. Мгла разошлась, вокруг прояснилось. Тяжесть снегохода казалась невыносимым бременем. Лори избавилась бы от него, если бы могла — просто сбросила бы постромки и убежала. Она увидела лед, покрывающий трещину, — тонкое, ярко сверкающее стекло — за секунду до того, как поставить ногу. Остановиться она не успела.

Лори что-то сказала вслух — кажется, «Стой!», а может, «Блин!» — и тут лед с шумом раскололся, рассыпался на тысячу кусков, и она поняла, что падает.

Ее удержали постромки. Шея изогнулась, воздух вылетел из легких, и Лори услышала лязг. Что-то белое, похожее на мотыльков или бабочек, замелькало перед глазами в темноте.