Краткая история цинизма

Кстати, «мальчики в нержавейке» — это не моя фразеология, а народная, давно приклеившаяся как определение к так называемым историческим реконструкторам, или, говоря простым языком, «переодеванцам». Действительно, реставраторское движение похорошело, расширилось и перешло на нержавейку как на основной материал украшения тела и отечественной истории. Есть среди реконструкторов, конечно, те, что по старинке и привычке еще обклеиваются кефирными пробками, но их все меньше — реконструкторское движение хорошеет и, как я уже сказал, переходит на нержавейку и натуральные перья в разных местах. Общественное умиление по поводу «мальчиков» крепнет. В день Бородинской битвы каналы редкостно безмозгло, но радостно подсчитывают пуговки на «дедах» реконструкции и в один голос блеют про «славу русского оружия». Стажерши новостных каналов выдают подкопирочные тексты про «блеск эполетов». В общем, «жесть» в чистом виде. Кстати, требование о госдотировании подобного рода тусовок прозвучало так откровенно впервые.

Вообще, конечно, про славу русского оружия послушать очень забавно, особенно в связи с бородинской годовщиной. Как-то миленько и незаметно зарастает идеологической приторной ряской тот печальный факт, что Бородинская битва была проиграна русской армией. Проиграна вчистую — с последующим отступлением и сдачей столицы. Напоминаю, это было генеральное сражение Отечественной войны 1812 года, и результатом его было отступление русских, наступление французов и позорное оставление Москвы. Это было масштабное поражение русских, трагическое и необратимое. Это — факты. И, как выяснилось, очень хороший повод отметить день «славы русского оружия».

Публикуется по: Профиль. № 33 (541) от 10.09.2007

Йехвирос

Отовсюду высовывали свои мерзкие рожицы «покатушники» и «покатушницы». Выставка стала их праздником, а они — ее символом. Такого количества покатушников на кв. м. Москва еще не видела. Они катали всех и все.

Колченогие, разбитые, совершенно убитые лошади, лошадки и пони, которых понатащили из всех гаражей и покатушных притонов Москвы, слетелись на Йехвирос как мухи на огромную навозную кучу и облепили ее так густо, что сама куча перестала быть видимой. Впрочем, в глубине, под мухами, кое-какая жизнь теплилась. Теплилась, к примеру, в лице какого-то носатого доцента из Тимирязевки, который развязно комментировал репродуктивные способности лошадей на выводке. Шуточки были, правда, на уровне Жоржа Бенгальского… Публика прела и скучала, когда перед ней таскали на строгих выводных недоуздках одурелых лошадей.

В другом завитке (секторе) кучи шла бурная дегустация кумыса. Бурно дегустировал его подозрительно красноносый производитель из Самарской области. Когда вокруг кумысного стенда образовалась толпа (это больше трех человек), красноносый деловито налил себе стакан, страдальчески закатил глаза и «тяпнул», по привычке делая гулкое «хы» и занюхивая. Московская публика на кумыс глядела подозрительно. На предложения попробовать — глупо улыбалась и молчала. Две мрачные «покатушницы», которым терять, судя по всему, было нечего, брезгливенько пригубили и спешно покинули павильон. Через час забрел откровенный самоубийца, которого не пустили на Останкинскую башню, с которой он собирался ринуться, и, увидев бутыли с белой скисшей мутью, просиял. В общем, популяризация кумыса шла вовсю. Кумысоделы затеяли какой-то конкурс и, вроде, сами у себя его и выиграли, причем всем участникам дали первое место и право не пить кумыс до следующего года. От всех этих манипуляций с прокисшим кобыльим молоком остро попахивало ВДНХ-ой тридцатых годов…

В очередном сумрачном ангаре притаились «половики» — ожиревшие, распальцованные дядьки, любители поло. В полутьме они вяло побарахтались на манеже, размахивая деревянными молотками, пару раз заехали своим лошадям по скакательным суставам… и, отловив какого-то несчастного очкарика-корреспондента, принялись душить его тысячедолларовыми подробностями амуниции для поло. Корреспондент поначалу сопротивлялся.

На запах прессы тут же приперся кумысодел и, приветливо поплескивая белой мутью в стакане, отрезал очкарику всякий путь к отступлению. Корреспондент, которому редакция явно заказала что-нибудь жизнеутверждающее про тяжеловозов, отмахивался от «половиков» и диктофоном, и блокнотиком, но, оглянувшись на кумысника и оценив увесистость молотков «половиков», покорно взял интервью у самых мордатых и напористых из них. Те, по полной, загрузили его «элитностью» и «эксклюзивностью» свинства, которому предавались, и отстали, предательски бросив бедолагу на растерзание кумыснику.

Лошади «половиков», являющие собой коллекцию самых диких травм, избитые молотками, хромые, с отечными суставами, с бесстыже отбитыми холками, парились возле ангара. Мимо них, бесконечной вереницей, треща о любви к лошадям, шли шеренгами девочки с хлыстиками, щеголяя новенькими «даунками».