Краткий конспект истории английской литературы и литературы США

Гэтсби полагает, что Дэйзи бросит Тома ради него. И прямо заявляет об этом Бьюкенену. Разражается скандал. Дэйзи уезжает с Гэтсби, причем сама садится за руль его автомобиля. Волей случая она сбивает выбежавшую на дорогу любовницу Тома, как раз в эту минуту поссорившуюся с мужем — владельцем автозаправочной станции. Женщина убита. Виновником ее смерти считают Гэтсби: и Том, и — с его слов — вдовец, который в припадке горя и отчаяния убивает Джея.

На похороны Гэтсби не прибыл никто из многочисленных завсегдатаев его раутов, балов и вечеринок даже чуть ли не постоянный приживальщик Клипспрингер ограничился телефонным звонком с просьбой вернуть ему забытые в доме Гэтсби теннисные туфли... Кроме Ника, отца Гэтсби, узнавшего о смерти сына из газет, и священника, на кладбище были только слуги и местный почтальон, да еще — совсем неожиданно — безымянный гость, виденный как-то Ником в библиотеке Гэтсби: тогда тот поражался, что на полках стоят настоящие книги, а не пустые переплеты... Теперь он озадачен отсутствием на похоронах «сотен людей» из общества покойного и сокрушенно произносит короткое: «Бедный сукин сын!»

Каков же Гэтсби в глазах самого Скотта Фицджеральда?

Профессор Я. Засурский рассуждает так: «Своего рода преклонение писателя перед Гэтсби отнюдь не означает, что он положительный герой для Фицджеральда». Странная фраза, если учесть, что «преклоняться» — значит «очень уважать, боготворить». Даже если можно уважать того, к кому относишься отрицательно, то боготворить его, согласитесь, никак нельзя. Засурский ссылается на английского критика Кросса: «Кросс усматривает в верности Гэтсби к Дэйзи проявление его „моральной некоррумпированности, которую Ник чувствует под покровом его коррупции“. Едва ли это так, — делает вывод Засурский. — Гэтсби практически становится человеком того же круга, что и Том Бьюкенен».

Но как тогда быть со словами Ника о том, что «все они, вместе взятые» не стоят Джея Гэтсби?..

Несостоятельна, на наш взгляд, и параллель, которую Засурский проводит между Гэтсби и Клайдом Гриффитсом: завистливый и алчный, трусливый и подлый Клайд несравним с широкой натурой Джея, его благородством: ведь Гэтсби готов взять на себя вину за несчастный случай на дороге, чтобы спасти Дэйзи.

Думается, автор потому и предоставил повествование Нику, что сам он не хотел давать оценки — особенно лобовые — ни герою романа, ни рассказанной истории. Отношение Ника к Гэтсби противоречиво, как, безусловно, противоречив и сам герой. Каррауэя восхищает его улыбка: «какое-то мгновение она, кажется, вбирает в себя всю полноту внешнего мира, потом <...> сосредоточивается на вас. И вы чувствуете, что вас понимают ровно настолько, насколько вам угодно быть понятым. <...> Но тут улыбка исчезла — и передо мною был просто расфранченный хлыщ».

С юных лет положенное Гэтсби себе за правило чтение для общего развития, о чем свидетельствует его давняя записная книжка, в результате приводит к собранию прекрасной библиотеки, и можно не сомневаться, что по крайней мере многие книги из нее он читал. Может быть, и это в известной степени сделало из него человека, способного в тридцать с чем-то лет хранить романтическую верность мечте пятилетней давности — мечте о женщине, у которой, по его собственным словам, «голос полон денег».

Энергия, деловитость позволяют Гэтсби в пять лет стать несметно богатым: молодость и любовь не могли ждать. В средствах он не был разборчив. И, как знать, быть может, тот звонок маклера по телефону, который после его гибели принял Ник, был роковым и, будь Гэтсби жив, его ждала бы катастрофа.

Впрочем, и любовь к Дэйзи кончилась катастрофой еще до трагических событий, последовавших за объяснением Гэтсби и Бьюкененов: ведь Дэйзи не подтвердила слов Гэтсби о том, что она готова бросить мужа! Скорее, наоборот, дала понять Джею, что все останется, как было до сих пор...

Разумеется, Ник прав: «живая Дэйзи в чем-то не дотянула до Дэйзи его мечтаний — и дело тут было не в ней, а в огромной жизненной силе его иллюзии». Но на замечание Ника, что прошлое невозможно вернуть, Гэтсби убежденно возражает: «Почему? Разумеется, можно!»

Быть может, как раз эта убежденность, эта верность мечте о недосягаемой любви, это желание отыскать себя самого — утраченного во времени, не понятого до конца самим собою, — быть может, это и делает Гэтсби романтическим героем, а книгу о нем — символическим романом? Ибо если речь здесь и идет о губительной власти денег, то не Гэтсби, а Дэйзи является жертвой этой власти, олицетворением которой выступает благополучный и самоуверенный, циничный и пошлый Том Бьюкенен.