Итак, при подобном взгляде на дело признание и предположение Кантом существования вещей в себе, несмотря на субъективность всех наших познавательных форм, оказывается вполне законным и основательным. Тем не менее оно обнаруживает свою несостоятельность, если как следует рассмотреть единственный аргумент, на который оно опирается, – именно, эмпирическое содержание во всех явлениях, и проследить его вплоть до его происхождения. Нет, конечно, сомнения, что в эмпирическом познании и его источнике, наглядном представлении, имеется некоторая материя, независимая от его a priori известной нам формы. Ближайший вопрос заключается в том, какое происхождение имеет эта материя – объективное или же субъективное, ибо лишь в первом случае она может ручаться за существование вещи в себе. Если же мы проследим за ней до ее источника, то найдем его не в каком ином месте, как в нашем чувственном ощущении
: ибо то, что возбуждает наглядное представление, – это возникающая на сетчатке глаза, в слуховом нерве или в концах пальцев перемена, т. е. только благодаря ей весь аппарат наших a priori заготовленных познавательных форм приходит в то действие, результатом которого является восприятие какого-нибудь внешнего объекта. К этому ощущению перемены в органе чувств прежде всего с помощью необходимой и неуклонной априорной функции рассудка применяется закон причинности: последний ведет, со своей априорной непоколебимостью и достоверностью, к причине данной перемены, которая (причина), находясь вне произвола субъекта, представляется теперь как нечто для него внешнее, как свойство, получающее свое значение лишь через форму пространства, а ее немедленно присоединяет для этой цели и собственный интеллект, так что, следовательно, эта необходимо предполагаемая причина тотчас и представляется наглядно, как объект в пространстве, числящий у себя в качестве своих свойств произведенные ею в наших органах чувств перемены. Весь этот процесс подробно и основательно разобран во 2-м издании моего трактата о законе основания (§ 21). Но ведь, далее, чувственное ощущение, служащее исходным пунктом этого процесса и бесспорно доставляющее весь материал для эмпирического созерцания, есть нечто всецело субъективное; а так как вся совокупность познавательных форм, с помощью которых из этого материала возникает и проецируется наружу объективное наглядное представление – по совершенно правильному указанию Канта тоже субъективного происхождения, – то ясно, что как материя, так и форма наглядного представления берут начало из субъекта. В результате все наше эмпирическое познание разделяется на две составные части, которые обе имеют свой источник в нас самих, именно – на чувственное ощущение и на а priori данные, т. е. в функциях нашего интеллекта, или мозга, заложенные формы – время, пространство и причинность, к которым, впрочем, Кант присоединил еще одиннадцать других категорий рассудка, оказавшихся, по моему разъяснению, излишними и недопустимыми. Таким образом, наглядное представление и наше опирающееся на него эмпирическое познание на самом деле не дают никаких указаний для заключений к вещам в себе, и установленные Кантом принципы не позволяли ему признать наличие таких вещей. Как все прежние, так и философия Локка приняла закон причинности за абсолютный и поэтому вправе была заключать от чувственного ощущения к внешним, независимо от нас действительно существующим вещам. Этот переход от действия к причине является, однако, единственным путем к тому, чтобы прямо от внутреннего и субъективно данного добраться до внешнего и объективно существующего. Но после того как Кант объявил закон причинности делом познавательной формы субъекта, этот путь был для него уже закрыт, да он и сам довольно часто предостерегает от того, чтобы категория причинности получала себе трансцендентное, т. е. за пределы опыта и его возможности выходящее употребление.