Краткий курс практической метафизики

Естественно, что православные писатели, тот же Лосев, категорически отрицали какую бы то ни было святость католических духовидиц: "Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвижничеству, как не эти постоянные кощунственные заявления: "Душа моя была принята в несотворенный свет и вознесена", эти страстные взирания на Крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены Его Тела…".

Давая общую характеристику католического мистицизма, А.Ф.Лосев в [19] пишет: "Это конечно, не молитва и не общение с Богом. Это – очень сильные галлюцинации на почве истерии, т.е. прелесть. И всех этих истериков, которым является Богородица и кормит их своими сосцами; всех этих истеричек, у которых при явлении Христа сладостный огонь проходит по всему телу и, между прочим, сокращается маточная мускулатура; весь этот бедлам эротомании, бесовской гордости и сатанизма – можно, конечно, только анафематствовать, вместе с Filioque, лежащим у католиков в основе каждого догмата и в основе их внутреннего устроения и молитвенной практики. В молитве опытно ощущается вся неправда католицизма. По учению православных подвижников, молитва, идущая с языка в сердце, никак не должна спускаться ниже сердца… Православная молитва пребывает в верхней части сердца, не ниже. Молитвенным и аскетическим опытом дознано на Востоке, что привитие молитвы в каком-нибудь другом месте организма всегда есть результат прелестного состояния. Католическая эротомания связана, по-видимому, с насильственным возбуждением и разгорячением нижней части сердца. Епископ Игнатий Брянчанинов писал: "Старающийся привести в движение и разгорячить нижнюю часть сердца приводит в движение силу вожделения, которая, по близости к ней половых органов и по свойству своему, приводит в движение эти части. Невежественному употреблению вещественного пособия последует сильнейшее разжжение плотского вожделения".

Столь негативная оценка практики коллег из католической церкви может быть объяснена как незнакомством с сутью бхакти-марги, так и вполне естественной и оправданной реакцией психологической защиты на чуждый Православию путь к Богу. Однако отвергать вообще путь Бхакти как пагубное заблуждение неверно – Рамакришна доказал своим примером, что идя этим путем, можно не только достичь Бога, но и Абсолютной Истины. Слияние с Богом через любовь – в частности, как отношениями между возлюбленным или супругом с божеством, является – одним из канонизированных способов в Бхакти и Тантре. Другое дело, что для нас этот путь совершенно противопоказан, поскольку вся современная западная культура, к которой принадлежим и мы, пропитана эротикой. Поэтому нам трудно очищать подсознание от libido, и поэтому лучше держаться от всего этого подальше. Так что если негативное отношение к Бхакти иерархов Православной церкви и неверно вообще, то оно верно по отношению к своей пастве.

Характерное для Бхакти стремление превратиться в Бога в его феноменальной, видимой форме, ярко проявилось в деяниях одного из самых высокочтимых католических святых – Франциска Ассизского (1182-1226). Он был первым в истории христианства, у кого стали появляться стигматы – кровоточащие раны на руках, ногах и в других местах, где они были у Христа. Был аскетом, строго соблюдал обеты бедности, целомудрия и послушания. По преданию Франциск совершил много чудес: он воскрешал мёртвых, исцелял слепых, лечил парализованных и т.д. Отличался крайним нищелюбием и милосердием; помогал страждущим, в т.ч. животным и птицам (ахимса). Т.е. с точки зрения индийского спиритуализма практиковал карма-маргу. Но во внутреннем, духовном делании был типичным бхакта, поскольку старался превратиться в Христа (как Рамакришна превращался в Кали). В своих молитвах просил две милости у Бога: "Чтобы я мог пережить все те страдания, которые Ты, Сладчайший Иисусе испытал в Твоих мучительных страстях" и "Чтобы я мог почувствовать ту неограниченную любовь, которой горел Ты, сын Божий". И в молитвенном экстазе он таки чувствовал себя превратившимся во Христа. Но в отличие от католических монахинь, в любви к Христу у него не было никакой сексуальной составляющей – это была чистая, истинно христианская любовь, по заповеди: "Любите друг друга".