Краткий миг

— Тебе не надо об этом думать, Парасенька. Думай об одном: нравится тебе или нет? Хочешь или не хочешь? А вопрос с деньгами я решу. Тем более, что они дают рассрочку платежа.

— Ипотеку что ли? — недовольно спросила Прасковья.

— Нет, просто небольшую рассрочку.

— Богдан, я ведь тоже не бесприданница, — усмехнулась Прасковья. — Кое-какие деньги у меня есть.

— Вот и отлично! — улыбнулся Богдан. — Ты купишь что-нибудь из домашнего обихода: посуду там, ложки-плошки-поварёшки. Ведь у нас ничего этого нет. Мы с тобой, словно молодожёны, впервые в жизни будем обставляться. Как знать, может, тебе это покажется забавным. Будем спорить по поводу цвета занавесок и, возможно, впервые наконец поссоримся.

— Плохо себя представляю в этой роли, — хмыкнула Прасковья.

* * *

Ехали долго. Впрочем, Прасковье, как обитательнице Центра, всё кажется долго и далеко. «И зачем всё это? — думалось с непрошедшим раздражением. — Летом можно снять дачу или жить в загородном отеле, а зимой в квартире в двух шагах от работы».

Но когда въехали в посёлок, где вместо улиц — лесные просеки среди вековых дубов, сосен и елей, мысли о трудностях езды улетучились. Эти дубы, очевидно, росли тут задолго до советского Термидора и его обличителя Троцкого. Впереди — кирпичная арка, нависшая над улицей. В арке было что-то сказочное, таинственное, что хотелось разгадывать. Зачем она? Кто её сделал? Может, это вход в иную реальность? Или в их новую жизнь? Въехали в арку и, не проехав и сотни метров, остановились.

— Вот участок, — показал Богдан. Возле забора из сетки-рабицы уже стоял маленький джипик канареечного цвета. Сразу видно творческих людей.

Участок был просто куском леса, где росли дубы и три сосны, вроде той, что достаёт до небес — из Прасковьиного детства.

Посреди участка — то ли недоделанный, то ли полуразвалившийся недострой красного кирпича, вокруг которого успела сформироваться настоящая чаща. По участку ходили сотрудники строительной компании. Мужчина обмерял и обстукивал кирпичные руины, а женщина фотографировала с разных точек.

Женщина обернулась — и… оказалась Риной Рузаевой.

— Прасковья? — проговорила Рина изумлённо. — И Богдан… А я как прочитала: «Контактное лицо — Богдан Борисович», почему-то без фамилии, так даже вздрогнула, но, признаться, подумала: нет, такие чудеса не возможны. Вы, Богдан, прямо выходец с того света, — произнесла она с неизменной иронией, с которой всегда говорила с Богданом.

— Вы оба — выходцы с того света, — водворила справедливость Прасковья. — Я была уверена, что ты за границей.

— Я и была за границей. Закончила Лондонскую школу дизайна, поучилась архитектуре в Италии, в Венеции. Диплом защищала в зале, выходящем на Canal Grande. Ка́мпиче — это фамилия моего итальянского мужа, с которым я, хвала небесам, развелась. Впрочем, он мне помогал учиться, как ты когда-то, и практически сделал диплом по архитектуре: он сам архитектор. Оба мои диплома сделаны доброхотными подаяниями. Такова, видно, моя судьба. — Она засмеялась.

— Как я понял, Вы теперь занимаетесь тем делом, о котором прежде только писали, — улыбнулся Богдан светской улыбкой.

Рина отреагировала неожиданно.

— А что мне оставалось делать? — в её голосе прозвучало что-то от тех давних заполошно-митинговых интонаций мисс Революции. — Они отняли у меня профессию. Надо же как-то выживать.

Прасковья поняла, что они — это современные российские власти, но не хотела углублять эту тему. Богдан, кажется, тоже понял, что разговор неожиданно принимает политико-идеологический оборот и проговорил тем светски-любезным тоном, который мама терпеть не могла, считала лживым и неискренним:

— Прошу прощения, медам, я ненадолго вас оставлю: мне надо переговорить со специалистом.

Богдан подошёл к строительному специалисту, который что-то обмерял лазерной рулеткой.

— Так, выходит дело, Богдан жив и вы опять вместе? — обратилась Рина к Прасковье, стараясь скрыть острое любопытство, что ей не слишком удавалось.

— Да, как видишь, — неохотно ответила Прасковья. Ей очень не хотелось отвечать на вопросы о Богдане. Но Рина спросила другое.

— А как же твой восточный муж — не зарезал вас обоих?

— Как видишь, — повторила Прасковья.

— И даже не скандалил вовсе — просто собрался и ушёл? — изумилась Рина.

— Ушла я. И никто не скандалил.

— Всё-таки у тебя дивный талант — управлять мужиками! — восхищённо проговорила Рина. — Мои, сколько их ни было, когда я их кидала, скандалили так, что земля тряслась. Ты не заметила — у вас люстра не качалась, — засмеялась она, — когда мой Ка́мпиче угрожал себе вены взрезать? Наследник древнего Рима! Ну и резал бы, болван! Так нет — отсудил у меня всё имущество, голышом оставил.

— А детей у вас нет? — поинтересовалась Прасковья.

— Какие дети? — с необъяснимым возмущением отвергла Рина её предположение. — Это у вас тут всем велено размножаться, как кроликам, а там у них говорят: i figli costano — «дети — это дорого». А цивилизованные европейцы за копейку удавятся. Да и сама я не особо этих детей…ну их.