– Вот что я скажу вам, Уильяме! В таком случае вы можете передать от меня вашему хозяину иное предложение. Скажите ему, что на этот раз он проиграл, что ему не удастся выпутаться, подставляя под удар Сардо, а я не сомневаюсь, что его намерения именно таковы. Для меня это ясно как дважды два. – И с издевательской улыбкой Эшфорд провел большим пальцем по раме картины. – Видите ли, я не собираюсь подыгрывать Бариччи. И я не стану срывать полотно Сардо, чтобы обнаружить под ним картину Рембрандта, которая, как мы оба прекрасно знаем, скрывается под ним. Я просто вернусь сюда завтра утром с полицией на том основании, что заподозрил вас в нечестности: вы готовы были продать мне одну картину и отказались расстаться с другой, Мистеру Бариччи же я советую приготовить все книги учета, и тогда станет ясно, какое место этика занимает в его делах. Хорошо бы представить купчие на все картины, особенно, вот на эту, И не только на покупку полотна у Сардо, но и на продажу ее тому лицу, кто якобы купил ее. А Сардо пусть заплатит по справедливости, изъяв часть суммы у своего таинственного покупателя. Но если что-нибудь с этой картиной окажется не в порядке, Бариччи поплатится головой, когда в этой раме обнаружится картина Рембрандта, а не Сардо. Передай все это своему хозяину.
Увидев белое как полотно лицо собеседника, Эшфорд приподнял шляпу и направился к двери.
– Всего хорошего, Уильяме. Увидимся завтра утром в десять.
Бариччи громко выругался и бухнул кулаком об стол с такой яростью, что все предметы с него разлетелись по комнате.
– Проклятие! – прорычал он, забегав, как зверь в клетке, по комнате. – От этого настырного негодяя нельзя избавиться, как от гнусной заразы.
– Но если полиция заинтересуется нашими записями и захочет с ними ознакомиться подробнее, мы пропали. Нам надо идти на его условия.
Бариччи мрачнее тучи продолжал метаться по комнате, ища выход из западни.
– Квитанция, купчая… на приобретение картины Сардо, – бормотал он. – Ее мы можем сфабриковать. Но кого назвать в качестве покупателя? – Хриплый возглас вырвался у него из глотки. – У нас слишком мало времени, чтобы привлечь к сотрудничеству кого-нибудь из моих деловых партнеров. Да я и не уверен, что они согласятся мне помочь, если я пригрожу обнародовать их незаконные операции. Их расследование касается не только фальшивых купчих – Главное – крупная кража, но и это не все. Убийство! Мы не сумеем до утра спрятать концы в воду.
– Тогда почему бы нам не извлечь Рембрандта из-под полотна Сардо? – спросил Уильяме. – Прямо сейчас же. И спрятать краденую картину в другом месте.
– И где же? – огрызнулся Бариччи. – В холле, возле входа? Или на моем бюро, приложив к ней письменное признание в совершении кражи? – Он в ярости замотал головой: – Нет. Уильяме, Чтобы спрятать Рембрандта, нам нужна другая картина, за которой мы могли бы скрыть это полотно. И размер этого полотна должен быть таким же – четыре фута на три. А в нашей галерее ничего подобного нет. И мы не сможем заставить Сардо написать картину подходящего размера за ночь.
– Но… Бариччи решительно отмахнулся от Уильямса. Он все больше убеждался, что для него остается только один путь к спасению.
– Надо связаться с пароходством, – сказал он Уильямсу. – Сегодня ночью, мы вывезем Рембрандта из Англии,
– Сегодня ночью?… Но корабль отправится в Индию только на следующей неделе.
– Тогда они подержат картину это время у себя, не важно где – на складах, на самом корабле, в таком месте, где ее труднее всего найти. Мы им заплатим, сколько они запросят. У нас нет выбора. Нет другой возможности.
Уильяме спрятал в карман платок, которым он непрерывно вытирал вспотевший лоб, обескураженный оборотом дел и тем, что им предстояло предпринять, чтобы сорвать планы Тремлетта.
– Ладно. Я сейчас же отправлюсь в доки и сделаю все, о чем вы говорите.
– Скажите капитану, что мы доставим картину сегодня с наступлением темноты между семью и девятью часами вечера, пока в порту еще будут идти работы. Мы должны прибыть туда и уехать незамеченными. Этот план должен сработать, Уильяме, – объявил он. Глаза его зажглись предвкушением торжества. – Полагаю, что исход этого поединка умов принесет мне удовлетворение.
– Не понимаю вас, сэр.
– Представьте себе лицо Тремлетта завтра утром, когда этот самодовольный сукин сын извлечет картину Сардо из рамы и не найдет под ней ничего. – Губы Бариччи скривились в сардонической усмешке. – Он будет опозорен, уничтожен. Да, Уильяме, выставить Тремлетта на посмешище – это стоит некоторых усилий и неудобств.