Кража в Венеции

– Контесса пообещала передать нам всю свою библиотеку. – Дотторесса немного помолчала и продолжила почти шепотом: – Ее семья была в числе первых покровителей Альда Мануция[30].

Она хотела сказать что-то еще, но осеклась. Суеверие? Если раньше времени расскажешь о чем-то, это не произойдет и библиотека лишится множества ценнейших фолиантов, выпущенных в свет величайшим книгопечатником в городе, славившемся своими издательствами и типографиями…

Во времена, когда Брунетти был еще нерадивым школьником и не хотел по утрам вставать с постели, мать обычно говорила, что новый день наверняка приготовил для него приятный сюрприз. Конечно, она не имела в виду столь щедрых подарков, какой собирались преподнести библиотеке Мерула Морозини-Альбани, но в целом оказалась права.

– Не тревожьтесь, дотторесса. Я никому об этом не расскажу.

Она с облегчением выдохнула.

– У них весьма обширная… коллекция. – И она решила пояснить, что имела в виду, когда упомянула о покойном графе: – Контесса – единственный человек в этой семье, который понимает реальную ценность таких книг и дорожит ими. Понятия не имею, где она почерпнула эти знания – у меня так и не хватило смелости спросить ее об этом, – но она очень много знает о старинных изданиях, и о книгопечатании, и о консервации книг.

Директриса развела руками, желая показать широту талантов контессы, и ненадолго умолкла, словно прикидывая, стоит ли продолжать.

– Я не раз спрашивала у нее совета, когда речь шла о сохранении книги. – И с воодушевлением, которое комиссар нередко замечал у истинных ученых, добавила: – У контессы настоящий дар. Она чувствует книгу!

– Чувствует? – переспросил он.

Дотторесса Фаббиани улыбнулась.

– Пожалуй, «любит» – более подходящее слово. Как я уже сказала, она обещала передать нам свою библиотеку.

– Обещала?

Женщина окинула взглядом комнату.

– Но после всего этого, – произнесла она таким тоном, словно вандалы только что ее покинули, оставив после себя пустоту и разорение, – контесса уже не сможет нам доверять.

– Разве не могло произойти то же самое у нее дома?

– Вы имеете в виду мошенничество, обман?

– Да, – ответил Брунетти.

– Не могу представить, чтобы ее можно было ввести в заблуждение. О чем бы ни шла речь, – сказала директриса.

3

Брунетти улыбнулся, давая понять, что это замечание его позабавило, и ничуть не покривил душой: более того, эти слова так или иначе отражали его собственное мнение о графине Морозини-Альбани. Но, подумав немного, он понял, что таким образом дотторесса Фаббиани выразила искреннее восхищение суровостью контессы – это первое, что приходило в голову, когда комиссар пытался подобрать эпитет, чтобы описать ее характер. И хотя за много лет он лично встречался с контессой всего пять или шесть раз, Паола с матерью так часто упоминали о ней в разговоре, что у Брунетти сложилось впечатление о ней как о женщине, у которой на все есть собственное мнение и которая – этим качеством он всегда восхищался! – если и ненавидит, то от души. Более того, свою враждебность она весьма либерально делила между Церковью и государством, между левыми и правыми. Паола обожала контессу, теща Брунетти, контесса Фальер, считала ее своей близкой подругой, что лишний раз подтверждало свойственную женщинам демократичность.

– Дотторесса, хочу поделиться с вами некоторыми соображениями, – сказал комиссар, переключая внимание собеседницы, да и свое собственное, на текущую проблему.

Во взгляде директрисы промелькнула тревога, однако она промолчала.

– Я понятия не имею о стоимости украденных книг и о том, каким образом можно продать отдельно взятые страницы. – Брунетти выдержал паузу, однако дотторесса Фаббиани не нашла, что сказать в ответ на это. – Поэтому вот мое мнение: этим делом должен заняться Отдел по борьбе с кражами произведений искусства. Но он находится в Риме, так что…

– Так что у них есть заботы поважнее, чем эта? – закончила за него фразу директриса.

Действительно, к чему сейчас обсуждать многочисленные ограбления, которым подверглись частные жилища, церкви, библиотеки и музеи (не стала исключением даже Библиотека министерства сельского хозяйства) за последние несколько лет. Брунетти регулярно читал циркуляры, рассылаемые Отделом по борьбе с кражами произведений искусства и Интерполом; в них шла речь о крупных ограблениях и упоминались не только картины и скульптуры, но и манускрипты, книги – целиком или в виде отдельных страниц. Книжные вандалы не гнушались ничем, безнаказанно хозяйничая в старейших коллекциях Европы.

– Сколько печатных изданий в этой библиотеке, дотторесса? – спросил комиссар.

Женщина склонила голову набок, размышляя над вопросом.

– Общий фонд Мерулы насчитывает около тридцати тысяч экземпляров, и большая его часть находится на первом этаже, это так называемая современная коллекция. На втором этаже, – продолжала она, жестом указывая на помещения, расположенные за спиной у Брунетти, – хранится порядка восьми тысяч томов. И манускрипты – это еще около двухсот экземпляров.

– Это все?