Кража

Пока я смешивал краски, Хью сидел в отеле «Бридж» и растягивал единственную кружку пива с десяти утра до трех часов пополудни. Мне удалось договориться: сэндвич с курицей и латуком приносили на излюбленный им столик возле радио, он всегда садился только там.

Я знать не знал, что переживаю лучшую пору своей жизни. Многое раздражало: звонки Жан-Поля, звонки адвоката и отсутствие звонков от Бойлана, затянувшееся молчание, которое уже действовало на нервы. Я хотел увидеть Лейбовица. Я имел на это право, но по-прежнему не снимал трубку.

Что-нибудь само собой произойдет.

Эти мелочи отнимали столько сил. Хью куда-то пропал, Хью влез в драку, Хью не в настроении. Представьте себе, позднее утро, кончается лето, я пишу и слышу какаду, обдирающих деревья над моей головой, сороки, кукабары, на дворе миссис Дайсон ревет бык, и за криками мелких птах, иволг, медососов, ласточек и тех, что у нас зовут «мясниками», за тихим шорохом ветра в зарослях казуарин у реки, подымается громкий рев, не мычанье теленка, но рев бычка, уже отращивающего рога, и я продолжаю писать, но это братец возвращается домой, широкие сутулые плечи, мясистые руки висят чуть ли не до узкой асфальтовой дорожки, рубашка выскочила из штанов, в потной ладони опустошенная фляга, небритая рожа смята, словно бумажный пакетик, из неуместно римского носа текут сопли — вот почему, хотя жил я тогда в раю, я понятия, блядь, не имел, где обитаю.

7

Посмотрите на мои работы, сказал лысый чисто-бритый Мясник Бойн, но разве он скажет, кто ему помогал — Хью Бойн. На каждой картине расписался: МАЙКЛ БОУН, Майкл-Кости, а лучше бы скрещенные косточки нарисовал. Каждый художник — пират, сам он так говорил. А я-то думал, каждый художник — царь, вы уж извините, ошибся, со мной бывает.

Майкл-Кости обманом и ложью заполучил свой холст, я вытащил рулон на своем горбу и положил в багажник, а он суетился вокруг, как ИСТЕРИЧНАЯ ТЕТКА. Дома я снова превратился в чернорабочего и поволок холст по лестнице в студию, расстелил на полу. Кто это видел? Только мы двое и были при этом, он да я.

Он свое: «Посмотри, Хью! Что скажешь, Хью? Мы тут такую картину отгрохаем, Хью! Замечательно выйдет, а? Ты раскроишь мне холст, дружище? Вот тут, вот тут, да ты у нас гений, Хью!»

В его ВЕРСИИ ИСТОРИИ гений только один. Подумать только, великий человек, Майкл Боун, явился из Бахус-Блата, они думают, отстой, перевирают по-всякому, «Бухус-Блат», или «Болото Бахуса», понятия не имеют, о чем говорят, а ведь лучшие бараньи окорока во всем Южном полушарии отсюда. У нас был резак, зазубренный нож, деревянный стол. Вот бы мне…

Когда он попросил меня раскроить ему голландский холст, я такой был уставший, ходил пешком до города, а потом к дамбе Гатри, и целый выводок клещей впился мне в яйца. Замучился чесаться, но ему приспичило ЗАНЯТЬСЯ ИСКУССТВОМ. Господи ж Боже, я не обижаюсь, что бы он там ни говорил про меня. Вечером ложусь в постель и накрываю голову подушкой, чтобы не слышать его разговоров с Богачом Дозой. Я, мол, бремя и крест, и столько от меня огорчений, и все шепчет, Господи ж Боже ты мой!

Раскроишь для меня холст, Хью?

Хоть бы разок услышать, как он рассказывает Богачу, дескать, брат может проследить любую ниточку по всей длине холста, не упустит ее, высмотрит, как черного муравья в летней траве, лежу на брюхе, глаза превратились в МИКРОСКОП. Не дождешься. Боже ж мой, разве я жалуюсь? Разве напомнил хоть однажды, что он дает мне в руки СМЕРТОНОСНОЕ ОРУЖИЕ, при том что моя семья — тоже мне, семейка — никогда, никогда не доверяла мне Резак, ни разу не позволили вонзить острие в священную живую кожу. Держи таз, Джейсон, ножа не трогай. И вот мне вручено СМЕРТОНОСНОЕ ОРУЖИЕ, и я ложусь на пол в студии и прослеживаю путь одной-единственной нитки голландского холста — ему не достался этот дар, сверхъестественная моя сила. А он так радуется, когда я отделяю нить от нити, девять футов поперек полотна без единой ошибки. Идеальный разрез, ТАЙНЫЙ ЗНАК БЛАГОДАТИ, говорит он мне, хотя сам в Бога не верит и пишет СВЯТЫЕ СЛОВА без покаяния, с размаху, жесткой трехдюймовой щетиной. 10 долларов за кисть, чтобы с яростью запечатлеть навеки Слово Божье. А потом они спрашивают: ЧТО С ТОБОЙ НЕЛАДНО?

Я — Заторможенный Скелет и прекрасно знаю, что такое — «заторможенный», хотя раньше и говорил по-другому. Мне в руки не дают ножа и резака, не дают железо. Я правлю повозкой с пони и собираю заказы. Отличные отбивные сегодня, миссис Панчеон. И снова фунт мяса для кошек? Никогда не мог смириться с тем, что нож для меня запретен. Я бы сумел убивать тварей с любовью и нежностью, благослови их Бог, чтобы мой лик отразился в их глазах. Так в милости своей видит наши лица Господь.