Кречет

Покинув через час теплую комнату и выйдя в холодную сырость раннего утра. Жиль чувствовал себя победителем, окончательно потеряв способность рассуждать. Ему было бесконечно трудно уйти от Ситапаноки. Последняя победа над прекрасной индианкой наполняла его безмерной гордостью: она была с ним очень нежной и даже смиренной, добиваясь прощения за то, что осмелилась требовать, чтобы он пренебрег своим долгом воина. В этот последний час она щедро одарила его ласками и поцелуями, воспоминания о которых еще хранило его тело. Жиль шел, насвистывая военный марш, в глубь деревни, ступая не слишком твердо, но зато переполненный счастьем. Нынешняя ночь покончила с остатками его юношеской наивности, потому что любовником такой женщины, как Ситапаноки, мог быть только настоящий мужчина.

Он, конечно же, не мог различить тонкий белый силуэт девушки, неподвижно и скорбно стоявшей в одном из темных окон дома Гибсонов, полными слез глазами смотревшей, как он одним прыжком перескочил через изгородь…

Весь день лейтенант Гоэло выполнял свои обязанности машинально, абсолютно без всякого энтузиазма. Генерал Вашингтон, человек практический, но весьма слабо разбирающийся в психологии новоиспеченных офицеров, памятуя о тех делах, которыми его новый офицер в свое время занимался у Рошамбо, попросил его привести в порядок реестры его армии и взять на учет запасы, — увы, довольно скудные, — бывшие в их распоряжении этой зимой. Скучная бумажная работа совершенно не нравилась молодому человеку, чей взор довольно часто останавливался на каминных часах, в то время как с замершим в руке пером, витая далеко мыслями, он переносился в будущее, которое не имело ничего общего с галлонами пива и мешками муки.

От сладострастных мечтаний он очнулся только для того, чтобы рассеянно попрощаться со своим другом Тимом. Следопыт вновь отправился в Ньюпорт с поручением к французскому командованию. В глубине души он был очень доволен тем, что ему удастся засвидетельствовать свое почтение мисс Марте Карпентер, о существовании которой в последнее время он совсем забыл… С последним ударом 9-го часа Жиль уже перелезал через кизиловую изгородь, не отрывая взгляда от розового окна, за которым ждала его возлюбленная. Дверь еще не успела закрыться за ним, как она уже была в его объятьях… и все возобновилось!

Последующие ночи были такими же безумными и жгучими. Ситапаноки любила любовь. Она знала все ее ухищрения и тонкости и не раз могла убедиться в силе их воздействия на супруге, тот, однако, оставался благоразумным и не терял головы. С этим же восхитительным юношей, молодым и пылким, она достигала вершин. Между минутами недолгого сна, впрочем, не разлучавшего их, любовники любили друг друга со все возрастающим жаром, и с каждой ночью их взаимная страсть становилась еще сильнее.

Индианка больше не предлагала Жилю бежать с ней, и когда он сам было собрался заговорить на эту тему, закрыла ему рот долгим поцелуем.

— Оставь! Все устроится… Что-нибудь придумаем…

Но мало-помалу она опутывала его невидимой сетью своих чар. Ее красота, расцветшая в страсти, постепенно становилась опасным наркотиком, в котором юноша нуждался все больше и больше. Ситапаноки умела быть то пылкой, властной, то покорной до раболепства, великолепной пантерой, мурлыкающей и укрощенной, извивающейся в руках Жиля со счастливыми стонами. С каждым наступающим рассветом им все труднее давалось расставание, и молодой человек становился все мрачнее. Маленькая комнатка была для них замкнутым миром, райским садом, где царила в своей блистательной наготе прекрасная индианка, одновременно Ева и Змий, прекрасная индианка, которая поклялась себе навсегда и целиком завладеть им.

Она поняла, что одержала победу, когда однажды утром в момент последних поцелуев он обнял ее с еще большим жаром, чем обычно. Всю ночь он любил ее с каким-то исступленным неистовством, и она не могла добиться от него объяснения этому. Но в миг расставания он прошептал, целуя ее в шею:

— Генерал назначил твой отъезд. Сита. Через три дня ты должна будешь выехать в лагерь Сагоеваты.

Ситапаноки вздрогнула и напряглась.

— Три дня? — промолвила она тонким жалобным голосом. — Только три дня?

Жиль сжал ее еще крепче, как будто хотел слиться с ней.

— Да… но завтра ночью я приду за тобой! Мы убежим вместе, куда захочешь… на большое озеро, о котором ты мне говорила.

Это было так внезапно, так неожиданно, что индианка почти испугалась. Она тихонько оттолкнула Жиля, беспокойно вглядываясь в его лицо, осунувшееся от усталости и тревоги.

— Ты в самом деле хочешь увезти меня? Бросить прежнюю жизнь?

— Моя жизнь — это ты! С каждым часом ты мне все дороже. Я люблю тебя, Сита. Люблю как безумный! Я не могу оставаться здесь, бесконечно занимаясь бумагомаранием, если ты уйдешь навсегда от меня. Ты не представляешь, до какой степени я люблю тебя!