Кречет

Тим как свои пять пальцев знал все тихие уголки, пустынные тропинки, густые изгороди и сады, где никто никогда не бывал, поэтому трое беглецов смогли благополучно достичь старой линии укреплений, которую Рошамбо еще не успел восстановить. Раздвигая густой кустарник, преграждавший им дорогу, они проникли в полуразрушенные крепостные сооружения, где кучи камней ощетинивались балками, представлявшими собой едва обтесанные стволы деревьев.

Беглецы нашли там древний каземат, едва ли пригодный для жилья, и устроились в ожидании ночи.

С тех пор как они расстались с Ферсеном, Тим и Жиль не произнесли ни слова. Тим сидел, опершись локтями о колени, втянув голову в плечи и сжимая в зубах трубку, которую он машинально достал из кармана и сунул в рот. Он смотрел прямо перед собой с отсутствующим видом, словно то, что произошло, его совершенно не касалось.

Жиль весь дрожал от бессильного гнева и возмущения, так что почти не чувствовал боли от ран.

Если бы не приказ Рошамбо, он бы уже бросился в лагерь Лозена со шпагой в руке, чтобы найти там подлеца Морвана и смыть его кровью возмутительное обвинение, выдвинутое против его друга Тима, который ввязался в эту историю, только чтобы спасти ему жизнь. Однако юноша понимал, что спасти его может лишь абсолютное повиновение приказу генерала. Пока Жиль размышлял обо всем этом, Играк сидел на камне у входа так неподвижно, будто и сам был высечен из камня.

Ожидание было долгим. Но вот наконец умолкли последние звуки маленького города, а в неподвижном воздухе были слышны лишь крики козодоя и далекий лай собаки, и вскоре в кустах послышался шорох осторожных шагов. Затем по развалинам крепостных стен скользнул желтый луч потайного фонаря, осветив серебряные пряжки и красные каблуки элегантных башмаков, потом показался и весь генерал Рошамбо, а за ним Ферсен, навьюченный как обыкновенный грузчик.

Секунду Рошамбо разглядывал двух друзей, вскочивших при его появлении. Его серьезные глаза остановились наконец на лице Жиля, на котором отпечатались перенесенные страдания и лихорадочное волнение.

— Снимите ваш мундир, — сказал он. — Я хочу увидеть!..

Однако он остановил Тима, уже было собравшегося снять повязки, обвивающие торс юноши.

— Нет, не надо! Такую перевязку не делают просто так, и к тому же вредно снимать столь умело наложенные бинты.

— Господин генерал! — вскричал Жиль. — Я клянусь спасением души, что мы не убийцы!..

— Если бы я не был в этом уверен, то не пришел бы сюда, мой мальчик. Но пока я должен делать вид, что верю, потому что имею на этот счет свои планы. Вам надлежит тем не менее выполнить мое поручение так, чтобы я остался доволен, а затем справедливость будет восстановлена.

Мы найдем средство вразумить герцога де Лозена и…

— Я не прошу у вас так много, господин генерал!

— Чего же вы хотите?

— Позволения встретиться со шпагой в руке с человеком, который велел избить меня как собаку, и таким образом дать мне самому рассчитаться с ним.

— Разве вам нужно для этого мое разрешение?

Поединок между солдатами…

— Нет, это будет дуэль с дворянином, отказывающимся скрестить свою шпагу с моей, шпагой бастарда. Этот Самсон-Шкура не тот, за кого он себя выдает. Он принадлежит к славному роду…

— Беда невелика! Вы получите вашу дуэль, Жиль, и я знаю людей, готовых стать вашими секундантами. Теперь возьмите это письмо. Вы передадите его генералу Вашингтону и пока останетесь у него на службе, а я за это время смогу уладить ваше дело здесь…

— Еще одно слово, господин генерал!.. Тот человек пытался заставить меня выдать секрет, который мне не принадлежит. Мне кажется, что ночи в Бресте не такие темные, как думают… Какой-то заболевший матрос с «Герцога Бургундского» проговорился в бреду, когда лежал в госпитале Конаникута, и те люди, о которых я вам говорил, очень заинтересовались этим делом…

— Как их имена?

— Их главарь называет себя Самсон, а прозвище его — Шкура. Других я не знаю.

Наступило короткое молчание, затем Рошамбо со вздохом произнес:

— Понимаю… В таком случае, мой друг, тем более нужно действовать быстрее. Я прикажу проследить за этими людьми и благодарю вас…

Затем граф повернулся к Ферсену, который спокойно ожидал, не подавая виду, что изнемогает под тяжестью двух ружей, пороховниц, пистолетов и огромного мешка.

— Положите же все это, дорогой граф! Держу пари, никогда еще никто не просил вас оказать ему услугу подобного рода!

— Никому, кроме вас, я бы и не ответил согласием на подобную просьбу, господин генерал! — заметил швед. — Участие в заговоре вместе с вами — это истинное удовольствие для меня.

А вам, господа, я пожелаю удачи, — обратился он к Жилю и Тиму. — Смею добавить, что я завидую вам! Вы станете ближе к противнику, когда доберетесь до штаба генерала Вашингтона, а мы… Что ж, мы будем продолжать играть в вист с добрыми буржуа Род-Айленда.

— Настанет и ваш черед, — успокоил его Рошамбо. — Теперь идемте: наше отсутствие могут заметить, а мы ведь обещали закончить вечер у Джеффризов.

Ферсен сделал гримасу и испустил такой вздох, что остатки стен каземата чуть не обрушились: