Кречет 4

— Они прибыли в удачный момент, — сказал майор Улицкий. — Когда особи всю ночь зачищали базу. Людям Барона осталось только выбить десяток особей, а потом подготовить засаду. И когда сел первый вертолёт, то…

— То ты даже не проверил, — сквозь зубы сказал Громов. — Просто высадил десант посреди вражеской засады. И прое…л мой вертолёт!

— Это уже второй, — прошипел капитан Тимофеев. — В прошлый раз мы тоже потеряли вертолёт во время операции, которой командовал товарищ майор.

— Уж кто бы говорил, — решил встрять Гадюка. — А ты разве забыл, Тимофеев, как отправил вертолёт за водкой на спиртовой завод? Потеряли двоих бесценных пилотов, и целый вертолёт с полным боекомплектом! Забыл? А?

Эта мерзкая пучеглазая гадина, которая вылезла, пока Громов накинулся на Улицкого, вызывала такое раздражение, что хотелось немедленно пристрелить капитана. А потом покурить.

Тимофеев покраснел, он Гадюку боялся до дрожи в коленках. Улицкий, тоже красный, как рак, никак не отреагировал. Он смотрел перед собой в пол, как школьник, которого распекает директор.

— Хватит, полковник, — сказал Громов, поднимая руку. — За это капитан уже получил. Но его замечание уместное, — он посмотрел на майора Улицкого. — У тебя же жена беременна, верно?

Майор моментально сжался, потом кивнул и тяжело сглотнул.

— Хочешь же сына увидеть? — тихим угрожающим голосом продолжил Громов и взял в руки карандаш. — Если да, то вот твоя задача — такого больше не допустить. Я хочу, чтобы Барон стоял здесь, передо мной. Чтобы я сам выколол ему последний глаз.

Карандаш хрустнул с громким треском.

Гадюка покачал головой. Это уже не армия, и с армией не имело ничего общего. Это — личное государство генерала Громова, где некоторые его подопечные держатся с ним из-за страха за родных. А некоторые — потому что подлые и гнилые люди. Майор Улицкий из первых. Капитан Тимофеев из вторых. А сам Гадюка… У него не было слабых мест, куда можно надавить. А ещё вернее — никто о них не знал. А то бы генерал уже воспользовался этим.

— Собрание окончено, — сказал Громов. — Завтра утром в семь утра жду всех с предложениями. Этот толстый пи***рас-наркоторговец должен своё получить.

Офицеры поднялись и пошли к выходу.

— Полковник Семёнов, вас прошу остаться, — тихо произнёс Громов, когда Гадюка почти дошёл до двери. — И закройте дверь плотнее.

Гадюка её захлопнул и вернулся на стул. Генерал обошёл свой стол и сел рядом. От него пахнуло старым одеколоном, которым он заливал себя по привычке, но не водкой. Сегодня Громов ещё не пил.

— Нужна твоя помощь, Лёха, — дружеским тоном сказал он. — Займись этим Бароном сам, Улицкий не справляется, а остальным не хватит опыта и решительности для этого.

— Я? — Гадюка усмехнулся. — Я уже староват для таких дел. И я занимаюсь исследованиями, как ты и просил.

— Да ты просто ходишь и пинаешь этих умников, чтобы не страдали х…нёй, — генерал уже совсем расслабился. Он откинулся на спинке стула и закурил. От густого дыма захотелось кашлять. — Тебе надо покончить с этим Бароном. Ты же разведчик, крутой мужик. Тебя духи в Афгане боялись, как огня. А сколько за твою голову давали полевые командиры в Чечне?

— Не помню, — Гадюка похрустел пальцами. — Но на трёшку в Москве бы хватило.

— В центре с видом на Кремль? А сколько раз тебе объявляли кровную месть? И где они все сейчас? Они все сдохли, а ты жив. И почему?

«Потому что не знают, куда нужно бить,» — произнёс про себя Гадюка, а вслух сказал:

— Значит, ты хочешь, чтобы я покончил с Бароном.

— Только ты сможешь. А я пока, — генерал потянулся и взял фуражку со стола. — А я пока слетаю в одно место. Ещё одни затворники, тоже в колонии. Поговорю с ними, приглашу к себе. Нам нужны силы, чтобы покончить с тем ублюдком.

— Я откажусь, — Гадюка встал. — Эти дела уже не для меня, я от них устал.

Рука Громова задрожала. Его правый глаз начал моргать. Ох, не любит, когда ему отказывают. И в последние месяцы всё хуже и хуже.

Но у Гадюки дела в бункере, которые нельзя никому передать. Придётся Громову с этим смириться.

Но у генерала были свои козыри.

— Тогда я прикажу возобновить эксперименты над Объектом Сто Один, — Громов поднялся и надел фуражку. Он вздохнул. — Зря ты так Лёха. Я не хотел, чтобы до этого дошло. Но или так… Или так.

Вот и нашёл генерал болевую точку. Он знает правду или нет? Знает, точно знает. Мог вспомнить, у него после контузии хоть и плохая память, но всё же иногда он вспоминал разные вещи.

— Извини, Лёха, — генерал полез в нагрудный карман, что-то ища. — Перед нами большая цель. Но только я понимаю, на какие жертвы нам нужно пойти, чтобы выбраться из этого ада. Вы этого не понимаете, но когда-нибудь скажете мне спасибо. Все люди скажут мне спасибо. А до этого момента нам ещё нужно работать.

Он достал сложенный вдвое снимок. Фото на глянцевой фотобумаге всё ещё яркое. Тут Громов, ещё помоложе, Гадюка, уже уродливый от ожогов и шрамов. И кое-кто ещё. С тех пор он встал взрослее, но узнать его можно.