Кредит на милосердие

Ярко-красный дракон, принадлежавший старшему из собеседников, неспешно изогнулся, меняя позу. Было ли это демонстрацией несогласия или программа так отреагировала на эмоцию оператора, Фуцанлун не знал. Он терпеливо ожидал ответа, и тот наконец последовал.

– По здравому размышлению, товарищ, ты принес добрые вести. Командование торопит с реализацией проекта, этим и вызвано мое нетерпение… Благородный муж, оказавшись в безвыходном положении, проявляет стойкость, а маленький человек становится безрассудным. Прошу не держать зла. – Агатовые глаза Шэнлуна засветились. – Если обнаруженный твоим хозяином след хотя бы наполовину правдив, мы близки к цели, как никогда со времен Перерождения.

– Спасибо, товарищ, – снова поклонился бронзовый змей. – Еще у меня есть просьба.

– Я слушаю.

– Мой хозяин будет действовать активнее, если в его землях продолжатся события, подрывающие созданный авторитет. Если командование сумеет воздействовать на этого человека, усилив давление, он не бросит поисков.

– Я услышал тебя, Фуцанлун, и постараюсь принять все необходимые меры. Мы попробуем усугубить ситуацию, чтобы твой хозяин начал более активные поиски.

– Спасибо…

– Если это всё, то мне пора.

– Я был рад нашей беседе.

– Не забывай, кто ты, Фуцанлун. Не забывай о долге и осторожности. Будь змеей, будь белкой, если того потребует ситуация, стань тенью и растворись в порывах ветра. Помни, что, утром познав истину, вечером можно умереть.

– Я буду осторожен, обещаю.

CREDITUM XIX

Мир всегда был и будет поделен на черное и белое. На тех, кто сверху – пробрались, запрыгнули, пролезли или элементарно там родились. И на тех, кто снизу – родились там или невольно рухнули. К этой простой мысли Митяй пришел сам, чем немало гордился. Сыграли свою роль прочитанные книги и фильмы, которые заботливый Напильник крутил для кропоткинцев субботними вечерами в актовом зале лагеря. Не изменилось ничего и с наступлением Толчка.

Где-то в большом мире по-прежнему заправляли верхолазы, на них трудились тысячи рабов, схожий мирок они построили в Кропоткине. И это, по нехитрому разумению парня, и плохо-то не было. Раз так заведено, значит, так тому и быть. Ночные драки на ножах в душевой комнате ничем не отличаются от офисных подстав, которыми карьеристы топят конкурентов. Везде есть свои цари и свои холопы. Были, есть и будут. Хоть еще триста лет пройди.

Терзало его, вышагивающего незнакомыми лесами куда глядят глаза, совсем другое.

Размалывая неспешные мысли на крохотные составляющие, Митяй пытался понять, что делать дальше. Сорвавшись с Олимпа системы, лежавшей на грязном дне другой системы, гораздо более масштабной, он вдруг будто потерял себя во всех смыслах этого слова. Спешить было некуда, а потому раздумья выходили монументальными, основательными.

Сдаваться на предприятия не хотелось, во всяком случае, сейчас. Слишком свежа память о днях, когда у него было почти всё, что пожелает душа. На фабриках государственных, разумеется, работников и кормят, и поят, и спецодежку выдают, но условия труда каторжные, как на старинных галерах, про которые Митяй тоже читал.

В лесах этих он долго не протянет. Все познания о чаще, увы, сводились к нескольким брошюрам про несъедобные грибы да русским сказкам о говорящих зверях. Их, интернатовских выкормышей, штамповали в качестве придатков к токарным станкам, почти ничего не рассказывая о том, как там оно – за оградой. Особенно в таких чащобах.

Идти в деревни тоже нельзя. С деградацией родных сел и заимок Митяй, как и со многим другим, столкнулся всего тройку лет назад, когда укрепляли обороноспособность Кропоткина. Доступно и кроваво объясняли они любопытным деревенским, что дети здесь живут сами по себе… вот тогда-то понасмотрелся мальчишка на лесное мужичье. И поразился не по годам – не могло такого с людьми произойти за короткий период после Толчка. Чтобы человек превратился в животное, которому в жизни не нужно ничего, трех с половиной лет недостаточно. Значит, вымирание началось раньше, сильно раньше.

А уж когда после катастрофы начались волнения, грабежи, откровенный голод и кто-то решился попробовать человечины… Нельзя в деревни, нельзя. Возьмут, пожалуй, бродячего щенка на работы, дрова колоть или землю пахать. Но потом оглянуться не успеешь, как тебя к Новому году на праздничный стол. Главным блюдом.

Оставалось одно – потеряться в большом городе, куда Митяй так мечтал когда-нибудь попасть. Не при таких обстоятельствах, наверное, но раз житуха подкинула сюрприз, будем выкручиваться.

В идеале, разумеется, нужно идти до Анклава. Или вообще до Дыры на полуострове, о которой так много мифов. А вдруг там и правда двери в Рай, где всё есть и ничего не надо делать? Но до Анклава, по самым скромным подсчетам Митяя, несколько тысяч километров – не дойти, сгинет запросто. Он и так за минувшую неделю чуть не утоп в болоте, едва не наткнулся на волчью стаю и только в самый последний момент обошел «грязную» рощу.