Кредит на милосердие

– Большие люди, – ответил Вэйань, невольно раскрошив улыбку на лице хозяина. – Два внедорожника на бензине, шесть человек сопровождения, стволы хорошие, все с «балалайками», мои парни успели просветить их на въезде. Старший сразу прошел в номер, пока не высовывался…

– Остановились в «Люксе»? – Темирбаев хмурился всё сильнее.

– Да, хозяин. Сразу видно, что это серьезный человек.

Неужели? Неужели в потенциал региона наконец-то поверили и корпорации? Послали своего человека прощупать почву? Москвичи? Эмиссар верхолаза? Султан замер, не заметив, что теребит последнюю не застегнутую пуговицу рубахи.

За годы существования Тайги как центральной перевалочной базы «кротов» в городок приезжало много солидных господ. И каждый раз, когда он узнавал об их визите, сердце Темирбаева замирало.

Нет, он совершенно не боялся, что Республика попытается прижать его к ногтю. Не боялся шпионов-поднебесников, ОКР или резидентов других стран. А вот если в его Анклав пожаловали гости из настоящего Анклава… Значит, он выиграл джекпот. Сорвал куш. Взял банк. Потому что, когда корпорации бросят средства на разведку «чернухи», им точно понадобится человек, обладающий связями, знаниями и положением. А уж этого добра за три года Султан скопил немало…

– Покажи, – приказал Темирбаев, возвращаясь в кабинет.

Вэйань послушно придвинул лежащий на углу стола коммуникатор, отбросил на плечо иссиня-черную косу, подключил к «балалайке» психопривод. Задержав дыхание, Айбар уставился на небольшой экран, сбоку заглянул Пружинка.

Телохранитель лично наблюдал за прибывшими. Съемку вел с крыши одноэтажного барака, где ютился персонал свинофермы и другой рабочий люд, приносящий прибыль хозяину. Когда два угольно-черных автомобиля припарковались возле лучшей из двух гостиниц Тайги, изображение надвинулось. Молодец, Фэн, предусмотрительный малый.

Действовали пришлые уверенно и четко. Не выключая моторов, выгрузились из машин, взяв транспорты в оцепление. В руках виднелись «дрели», которые бойцы совершенно не скрывали. Осматривались без спешки, с наигранной ленцой, но Султан точно знал, что боевые «балалайки» настроены на режим внезапной атаки.

Из второй машины выскользнул мужчина – худой, высокий, светловолосый, одетый в дорогой синий костюм. Наверняка пуленепробиваемый… Голову мужчина держал низко опущенной, лица почти не открывал. Показавшись в кадре всего на пару секунд, тут же исчез в дверях гостиницы, сопровождаемый большей половиной охранной группы. Двое «телков» вернулись в джипы, отгоняя их с улицы на задний двор «Люкса».

– Это всё, – отчитался Вэйань, выключая психопривод.

– Идите работать, – сухо бросил Султан, и помощники сразу поднялись на ноги. – Фэн, я хочу знать о передвижениях этого человека всё. Что он будет кушать на завтрак, куда пойдет и с кем заведет беседу. Это ясно?

– Да, хозяин.

Помощники удалились, а Айбар снова прошел в спальню. Прямо через голову стянул с себя повседневную рубаху, швырнул поверх пижамы. Придирчиво осмотрев гардероб, вынул из шкафа не новый, но еще вполне приличный костюм и галстук. Застегивая пуговицы, Султан с неодобрением заметил, что у него подрагивают кончики пальцев.

CREDITUM IV

Мир жесток, это Митяй знал точно. Испытал на собственной шкуре: впитал, познал, принял. Он жесток с первых минут твоего существования, с первого шлепка санитара, заставляющего кричать истошно и надрывно. С первых дней пребывания в детском доме, с первых уроков в так называемой школе-интернате, с первых метких и болезненных ударов надзирателей и учителей. С первых драк со сверстниками и старшими мальчишками, с первой кражи и первого наказания в карцере.

Он был жесток к нему, Димке Пологову, все двенадцать лет до Толчка, еще до того, как он навсегда стал Митяем. И почти ничего не изменилось, когда наступило «потом». Когда мир вздрогнул, слетев с катушек, для бывшего Дмитрия Пологова не изменилось ничего.

Едва всё полетело в тартарары, он тоже полетел. В прямом смысле этого слова. В автобусе, наполненном такими же, как он сам, детдомовцами, обалдевшими от страха. Орущими и прыгающими по салону, как блохи в стеклянной банке. Он полетел с обрыва, в кювет, сквозь стволы крепких сибирских сосен, ломавшихся под тяжестью машины.

Свой первый день «после» Митяй помнил отчетливо, как вчерашний, хотя прошло уже больше трех лет. Помнил ярко и до последней мелочи. А если вдруг начинал забывать, происходящее являлось к нему во сне. Заставляло просыпаться в поту, сминая простыни и комкая одеяло.

Трасса. Отрог Енисейского кряжа. Длинный автобус, наполненный детьми – старшие у выхода, мелкотня в хвосте. Надзиратели, отгороженные от пассажиров железной сеткой. Они негромко, скорее по привычке, подкалывают интернатовских черенков, и делают это вяло, сонно, почти беззлобно. За бортом августовская жара, нагревающая салон, будто нутро духовки.

А потом удар, словно кто-то огромный пнул земной шарик, как футбольный мяч. И ужас, рванувшийся из глубинных тайников души, о которых и не подозревал.