— Несколько дней спустя я увидалась с ним, и он посоветовал мне скрыться, так как мое имя было произнесено прислугой.
Вот тогда я и стала госпожой Левассер, что тебя так удивляло. Через три года, когда все выяснилось, я бросила его.
— Это ужасно! — подумал вслух Панафье.
— Что ты говоришь?
— Ничего. Но это еще не все. Ты снова с ним увиделась.
— Мы виделись с ним мало. Только спустя два месяца после дела Левассера.
— Какого дела?
— Когда он сошел с ума.
— И ты называешь это делом?.. — с горечью сказал Панафье.
— Он приказал мне отправиться в путешествие в Женеву и Лион.
— Из-за Эжени Герваль по прозвищу "Графиня"…
— Да ты полицейский! — вскричала Нисетта, явно испуганная.
— Ты ездила в Лион, чтобы познакомиться с Эжени Герваль?
— Да, — сказала Нисетта, дрожа от страха.
Панафье перехитрил ее. Теперь она понимала, что значили мнимая страсть и странный каприз Воля. Все это имело одну цель — иоиски Андре Берри.
Она постоянно попадалась в грубые ловушки, расставляемые для нее, и на этот раз она зашла слишком далеко. Для нее не было возможности отказаться от сказанного, надо было продолжать свои признания.
Панафье, заметивший внутреннюю борьбу Нисетты, сказал ей:
— Ты понимаешь, Нисетта, что теперь речь идет о твоей свободе. Я одним словом могу отправить тебя в префектуру. Твоя участь зависит от твоего чистосердечия.
— Но я не виновна. Я действительно была поверенной этого человека.
— Я не буду с тобой спорить, но если ты не будешь продолжать, я подумаю, что ты тоже…
— И ты выдашь меня? — с удивлением спросила Нисетта.
— Если ты солжешь, то отправишься прямо отсюда в тюрьму.
— В таком случае ты настоящий полицейский!
Панафье пожал плечами.
— Ты была в Лионе в вечер отъезда Эжени Герваль в Париж?
— Да, — покорно ответила Нисетта.
— Что ты делала?
— По приказанию Андре я занялась багажом.
— Значит, ты ужинала вместе с ними?
— Да.
— Эжени Герваль знала тебя?
— Мы встречались раза два.
— Вместе с Раулем?
— Да, вместе с Раулем.
— Андре тогда называл себя Раулем?
— Да.
— Что вы дали ей выпить за ужином, что она потеряла память?
— Это было не за ужином. За ужином мы пили шампанское и напились обе. Один Рауль был хладнокровен. Но в отдельном вагоне, в котором мы отправились, кутеж продолжался. Тогда Рауль заставил ее выпить шампанское, в которое был насыпан желтый порошок. Этот порошок вначале приводит в возбуждение, внушает безумные идеи — а затем наступает сон.
— А затем?
— А затем — безумие.
— Да, действительно. И ты знала ужасное действие этого порошка? Ты не в первый раз употребляла его?
Нисетта побледнела и опустила глаза.
— Один раз ты уже применила этот порошок у себя дома на Левассере, и с того дня бедняк находится в доме для умалишенных. Нисетта, кто заставил тебя совершить это ужасное преступление?
— Он! Он! Все он! — ответила Нисетта, закрыв лицо руками.
— Однако у него не было причины ненавидеть Левассера.
— Нет, была.
— Какая?
— Андре дал мне на сохранение шкатулку с драгоценностями и бумагами. Я тщательно спрятала эту шкатулку, но однажды Левассер нашел ее и стал требовать у меня объяснений, которых я не могла ему дать. Между нами произошла ужасная сцена, и я сказала ему, что эта шкатулка была мне подарена.
Тогда он мне сказал, что я скрываю краденые вещи. Я хотела отнять у него шкатулку, но он отказался отдать ее и объявил, что отнесет ее в полицию, куда владелец может обратиться за ней.
Он хотел уйти.
Тогда я побежала предупредить Рауля, заставив тем самым Левассера остаться дома, так как он не мог оставить дом без присмотра. Вот тогда Рауль и дал мне этот порошок. Когда я вернулась, меня ожидала новая сцена. Левассер перерыл все и нашел белье и платье, которые ты видел на мне иногда. Тогда он сказал, что понимает теперь мои странные отлучки, и теперь все это должно кончиться.
От гнева у него пена выступила у рта.
Я незаметно для него насыпала порошок в графин. В возбуждении он налил себе воды и выпил.
— И?.. — спросил Панафье, испуганный и озадаченный смелостью и цинизмом существа, на которое он смотрел до сих пор как просто на женщину весьма легкого поведения.
— На другой день Левассер проснулся сумасшедшим. Он воображал, что представляет на земле Амура, посланного Орфеем пленять женщин своими прелестями.
Сказав это, Нисетта расхохоталась.
У Панафье невольно вырвался гневный жест, но он тут же сдержался. Эта женщина без души и сердца внушала ему глубочайшее отвращение.
— И этот же самый порошок вы использовали в случае с Эжени Герваль?
— Да, — ответила Нисетта.
— Какое действие он произвел?
— Часть ночи она смеялась и была весела. В Дижоне она наконец заснула от усталости.
Приехав в Париж, Рауль разбудил ее. Она открыла глаза, и так как порошок уже начал действовать, послушно встала. Я вынуждена была привести в порядок ее костюм, потому что она ничего не соображала. Рауль подал ей руку, довел до экипажа и сел вместе с ней.
— А ты что делала?
— Рауль поручил мне получить багаж и отвезти в указанное место.
— И таким образом несчастная была вами ограблена…