Кредо содержанки

Клуб состоял из длинной и довольно круто уходящей вниз лестницы и нескольких помещений, которые ветвились от освещенной тропинки направо и налево загадочными полутемными пещерами. Сначала посетитель попадал в бар, потом, если хватало сил и денег двигаться дальше, можно было отыскать курительный салон, затем еще зальчик, наверное для дискотек, и закрытые двери, и лишь после поворота – довольно просторное и традиционное помещение кафе; в одном углу крохотная эстрадка, в другом – барная стойка.

Народу было немного, и, когда девушки сели за столик и заказали коктейли, Кира не преминула пройтись по поводу малочисленности публики.

Дуська опять ощетинилась и принялась что-то вещать о бездуховности общества и монетаризации ценностей. Но минут через двадцать она впала в задумчивость и принялась терзать свой телефон.

– Дуська, здесь, наверное, и связи-то нет, – заметила Рина. – Мы же в подвале.

– Мне не нужна связь, я ищу эсэмэску… ой.

– Что?

– Ну… я тоже вообще-то удивилась, что народу так мало…

Кира уставилась на подругу взглядом василиска и предположила:

– Ты перепутала день!

– Нет, только время! Начало через час.

– Дуська! Какого же черта мы неслись сюда сломя голову!

– Ну, не преувеличивай, – вступилась Рина за подругу. – Не так уж мы и неслись. А раз уж пришли пораньше, то давайте просто посидим, поболтаем… наверное, тут можно съесть что-нибудь.

Час тянулся медленно. Меню никого не вдохновило, Кира дулась, Дуська оправдывалась, Рина старалась сглаживать непрерывно выпирающие в разговоре острые углы.

А потом пошел народ, и вскоре подруги уже тихо радовались, что успели устроиться с комфортом. Сперва публика заняла все стулья и сидела за столиками. Потом столики, как занимающие жизненно необходимые места, стали выносить куда-то, а на их место добавлять стулья. Часть народа рассаживалась непосредственно на пол перед эстрадой. Сказать, что подруги были удивлены, – не то слово.

– Однако тяга людей к искусству порой пугает, – пробормотала Кира, опасливо глядя, как над ее головой проносят поднос с коктейлями. Причем официант к цели даже и не пытался пробиться. Он просто выслушал крики и пожелания с другого конца зала, пересчитал присланные деньги, а потом загрузил бокалы и стаканы на круглый большой поднос и отправил его в плавание – из рук в руки поднос продвигался к цели и постепенно терял емкости с напитками и соломинками.

Собственно вечер состоял из выступления двух людей, хотя заявлены были трое, но третий где-то потерялся. Сперва читал стихи и что-то вроде лекции о смысле бытия Николай Станиславович.

А затем милая девушка, только-только вернувшаяся из Индии, читала путевые заметки, прозу и стихи. Публика обоих авторов принимала тепло, слушатели много хлопали и порой просили прочесть что-то особенно полюбившееся.

Рину зрелище это оставило в основном равнодушной. Поэзия казалась ей всегда неким актом душевного стриптиза, и она либо испытывала неловкость за людей, которые это делают, либо восхищалась ими, но как-то отстраненно. Бывает, что у человека нет слуха, нет способности внутренне соучаствовать музыке. И тогда он музыку не понимает. Мы говорим про таких людей – нет музыкального слуха. Но ведь случается, что отсутствует восприимчивость к визуальному ряду – и тогда человек равнодушен к живописи. То есть он может выучить, чем академизм как стиль отличается от импрессионизма, как звали художника и все прочее. Но у него никогда не будет любимой картины, той, в которой можно утонуть, чьи краски оживают и наполняют душу тихой радостью, или смятением, или ожиданием чего-то.

Так и Рина оставалась холодна при звуках лирики Пушкина, не любила страдания Ахматовой и Цветаевой и морщилась как от зубной боли, если где-то поблизости читали Маяковского.

Дуська, будучи барышней романтического склада, слушала своего идола открыв рот, и ее длинные пушистые ресницы вспугнутыми бабочками взлетали над очарованными озерцами ореховых глаз. Пытаясь угнаться за скакунами его мыслей, девушка порой отчаянно прижимала кулачки к груди, и тогда зрелище становилось столь трогательным, что Рина отводила глаза, испытывая неловкость.

Кира слушала Николая Станиславовича внимательно, но лицо ее оставалось спокойным, и комментировать она его выступление не стала. Зато обе подруги безмерно восхищались молодой поэтессой и хором укоряли Рину за то, что та никогда ничего подобного им про Индию не рассказывала. Там же так здорово! Дервиши! Священные коровы! Много-много храмов и богов! Ганг! Брахмапутра, в конце концов. Рина лишь пожимала плечами. Рассказ девочки ей тоже понравился, но в Индию она больше не поедет. Никогда. Never again.

В целом вечер удался, и Рина вернулась домой в хорошем настроении. Она переоделась в шелковую пижаму, погладила по пузику бодхисатву, полила цветы, сделал вид, что не хочет есть, и включила компьютер.

Так, у Машки все хорошо. Рина с благодарностью улыбнулась бронзовому Будде, и тот блеснул глазами из-под полуопущенных век.